Я спокойно развернулась, вызвала лифт и ушла, ушла навсегда!
«У НАС ВСЕ ДОМА» – именно с этой фразы в шестнадцать лет началась моя взрослая жизнь. Когда я услышала ее в тот вечер, не почувствовала ничего, как сейчас понимаю, включился белый шум. В момент свалился железный занавес, и мое сердце закрылось от любви, жизни и самой себя, но, думаю, именно это спасло меня, дав пережить удар.
Выбежав на улицу, я на полпути догнала бабушку, которая шла по направлению к метро. «Наташа, что случилось?» – «Он не пустил меня домой!»
Лима: «Как не пустил?» – «Вот так». Бабушка развела руки, в ее глазах я увидела негодование, непонимание. Я не знала тогда, сколько ей стоило сил не обозвать его самыми дурными словами – но она этого НЕ сделала, в отличие от отчима, она никогда не позволяла себе подобного, сколько бы вреда он мне ни причинял! Я очень рано усвоила, будь ты хоть генералом, хоть пупом земли, ни один чин не сделает тебя человеком, если ты лишен совести, уважения и сострадания.
Моя любимая, сильная и любящая бабушка не была генералом – но ее величие было безгранично.
«Поехали», – сказала она, и мы пошли к метро вместе…
Когда ты подросток, девочка, и тебе шестнадцать лет, в твоей жизни очень много привязок, так сказать, заземлений, якорей, без которых ты ощущаешь себя потерянной. У кого-то это постеры на стенах, определенная обстановка в комнате, так сказать, подростковая конура. Укромный панцирь, в котором можно спрятаться, когда теряешься в многообразии этого безумного мира.
Гормоны, жажда свободы, необходимость мириться с законами семьи – все требует от тебя еще не сформировавшегося навыка защищать себя, и лишь одно убежище на всей планете – твоя комната. Я не представляла свою жизнь без моих полотенец, определенного постельного белья, тапочек, пижам, кремов, одежды, которую готовила с вечера. Мой письменный стол, кассеты с музыкой, кровать, ванна. Все тактильное, мягкое и очень важное для моего эмоционального состояния.
А тут я оказываюсь на прокуренной кухне, в жестком бабушкином халате и протертых тапочках. Отец курит, включен телевизор, напротив Лима и мой разрушенный в очередной раз в пух и прах мир. Ах, да, и закончившееся внезапно детство. Не было долгой сепарации – раз, и все, канат обрублен, больно и пусто. Плыви по этой жизни как хочешь или не плыви!
Мама не звонила. Хотя она была дома, в той самой квартире, куда меня не пустил отчим. Тогда я даже не задалась вопросом: «А почему она меня не защитила? Почему не послала его и не открыла мне дверь сама? Почему не накинула на себя куртку и в домашних тапочках не побежала на улицу догонять меня?»
Меня всегда учили уважать взрослых, особенно маму, что в мою картину мира даже не просочилась мысль о том, что в этот момент она меня предала, она не защитила меня. Я очень сильно верила, что мама самая лучшая на свете, очень любит меня. Она правильная и всегда знает, как поступить. Мозг буквально игнорировал ее существование в этой ситуации, просто выкинул из всего случившегося, как будто кадр затерли. Отчим был врагом, а мама – мамой. Я не допускала мысли, что она могла и, наверное, должна была вступиться за меня, за свое дитя.
Мой отец хороший, в глубине души я чувствовала его любовь. Очень добрый, но слишком мягкий, я рискну сказать, безвольный, что лишило его жизнь всякого трезвого смысла. Он никогда не отстаивал своего мнения перед миром и быстро подчинялся воле других людей. С восемнадцати лет с сигаретой в зубах и с пивом в руке. Спрятаться в дыму и алкоголе было его выбором, позволяющим существовать. Хотя, мне кажется, он мог стать очень творческим поваром, музыкантом или путешественником. Он курил по две пачки в день, на кухне, в туалете, на балконе. Запах распространялся по всей квартире, выходя из которой, ты пахнешь, как пепельница.
