У него ко мне был Нью-Йорк - страница 9

Как бы то ни было, в Нью-Йорке меня магнитом притянула к себе Элинор Стейнберг. Она годилась мне в матери. Она была психотерапевткой, которую я никогда не смогла бы себе позволить: такие дают консультации за тысячи долларов, а их клиентами становятся кандидаты в президенты, главы корпораций-монстров и их холёная родня.

Но я знала, что придумаю способ связать с ней судьбу, задолго до переезда в Америку, когда ещё в Москве прочитала её первую статью. Тогда переводную, на русском.

Элинор писала о сложном – о дисфункциональных отношениях, когда ты в них уже живёшь, находишься внутри и не можешь выйти. Она писала о нарциссическом расстройстве личности. Она умела быть лучом света, разрезающим непроглядную тьму, и я была её поклонницей.

Я представляла себе, что слышу её успокаивающий голос и рассудительный тон, когда читала перед сном написанные ею, наполненные поддержкой строки о ссорах, вспыхивающих как спички; о резкостях, брошенных друг другу за помпезными семейными ужинами даже в самых роскошных домах; о нарциссизме, рядом с которым, по её мнению, можно научиться жить, но он ранит при этом до крови.

Когда я устроилась работать журналисткой в Нью-Йорке, я стала искать возможность погрузить свой любопытный нос в мир Элинор под профессиональным предлогом. Предлог обнаружился – мне надо было снять очерк о психологах, и я попросила её о короткой реплике для видео. Сердце забилось быстрее, когда я нашла контакты и поняла, что она теперь – в нескольких станциях метро от меня.

Почему она согласилась дать мне интервью? Я до сих пор не знаю. Элинор была закрытой для журналистов. Но в своём письме я написала ей честно, что её тексты помогли мне уехать не оглядываясь. Что в моей жизни были долгие месяцы серого неба над Москвой, а её статьи – тем единственным, что согревало и заставляло просыпаться утром. Даже во время депрессий. Я рассказала, как читала их в далёком российском городе и они тысячу раз объяснили мне трудное.

Так тихим холодным майским полднем обыкновенного нью-йоркского вторника я, в красном пальто поверх белоснежной футболки, оказалась в её чудесном доме в районе Верхний Уэст-Сайд. Она открыла двери сама. Окна монументального трёхэтажного браунстоуна смотрели на Центральный парк, на его медитативную, нетуристическую северную часть; по дорожкам стремились вдаль бегуны в ярких кроссовках.

Кабинет Элинор был с пола до потолка уставлен книгами, а сама она сидела у зажжённого камина в старинном кресле, на её плечи была накинута зелёная шерстяная шаль. Шаль контрастировала с копной рыжих кудрей и жемчужной кожей. Из-за очков на меня смотрели озорные зелёные глаза американской шестидесятницы, пропустившей через сознание эпоху психоделиков и хиппи; от неё веяло свободой, вечным иммунитетом к старости.

Читая умные, чуткие и тёплые статьи Элинор Стейнберг в Москве, я и представить себе не могла, что столкнусь нос к носу с 63-летней красавицей и путеводной звездой, которая обнимет меня при встрече, как подругу. Предложит занять удобное место в её дамблдорском кабинете, сделает нам с оператором кофе в хрупких итальянских чашках и, когда мы включим камеру, начнёт разговор со мной, как волшебник Изумрудного города с Элли. В ней тоже был гипноз, но она, в отличие от него, не была мошенницей.

В старой нью-йоркской квартире, наполненной учебниками по психиатрии и психологии, в ламповом мире американской учёной леди с заветными буковками «PHD» на двери мне будто открылся портал в другое измерение. Где человек родительского поколения чуть ли не впервые за всю жизнь говорил со мной на языке, в котором не было ни обвинений, ни осуждения, ни долженствований, ни непонимания, ни испуга.