Ей было около 25. Она работала в этом кафе. Когда ее светло-серые глаза останавливались на мне, я чувствовал себя пралине, которое облили вишневым сиропом… Считая деньги, она смешно морщила лоб и как ребенок, шевелила пухлыми губами; а потом, кивнув головой (как бы приободряя саму себя) отдавала сдачу, и тогда ее пальцы скользили по моей ладони. Обычно она была одета в светло-голубой халатик… Но в тот вечер была не ее смена. Настя просто зашла навестить подругу и купить мороженое… И тут я налетаю на нее…
Стаканчик с мороженым падает под стол.
– Вечно я куда-нибудь вляпаюсь! – в сердцах говорит Настя, тщетно пытаясь салфеткой вытереть розовое пятнышко на черной полупрозрачной блузке.
– Сегодня вы вляпались в меня – я комкаю в руках салфетки, порываясь помочь Насте. Она отталкивает мою руку, исподлобья смотрит на меня, укоризненно качая головой, и вдруг улыбается.
В знак примирения я заказал мороженое. Больше всего ей нравилось шоколадное. Объевшись мороженым, мы решили покинуть отшельника «Роббинса» и переметнуться в другое кафе… допустим, выпить вина.
На улице возникло странное чувство, что все вокруг переменилось. Это меня озадачило. Вроде бы все оставалось, как прежде. И все же, что-то было не так… А потом вдруг до меня дошло: я больше не слышал мистера У. Его надоедливый голос потерялся среди других уличных голосов.
В кофейне мы пили белое вино с персиковым привкусом, смотрели музыкальный канал, задрав голову под потолок, хаяли всех исполнителей подряд.
– Какие же они все уроды! – фыркала Настя.
– Да, но зато они в телевизоре, а мы нет, – вяло возражал я ей.
– В них есть что-то клоунское, скоморошье, что-то от цирка-шапито.
– Клоуны-клоны – пробормотал я.
– И в тебе есть что-то от клоуна. Наверное, потому что слишком пытаешься понравиться… – она умела говорить гадости, мило улыбаясь, словно проверяя: насколько далеко я позволю ей зайти.
– Понравиться? Ну, если только тебе и только чуть-чуть… – я шутливо сблизил большой и указательный палец правой руки, показывая, насколько я, хотел бы ей понравиться.
Я смотрел сквозь эту узкую щель между пальцами на ее припухшие губы, по которым она постоянно проводила кончиком языка (наверное, проверяя: не смазана ли помада). Она сказала, что ей надо припудрить носик. Когда она вставала, из-под джинсовых брючек сверкнула стразами очень узкая полоска черных трусиков.
Я понимал, что слишком тороплюсь и, скорее всего, все испорчу. Но я летел… Я стал уговаривать ее пойти ко мне.
– Тут совсем близко… На пол каких-нибудь часика – говорил я, думая про себя: «Идиот!»
– Ты что же вознамерился меня трахнуть? – насмешливо глядя на меня, спросила Настя.
– Нет, только посмотреть новую комедию – я окончательно смутился… У меня не было даже телевизора в берлоге.
– Ты и без комедии смешон, Саша, – она который раз за вечер назвала меня чужим именем.
Не знаю, кто это было, да и не очень то мне и хотелось знать. Чтобы не путаться я предложил ей называть меня по фамилии.
– Грибоедов… – задумчиво повторила за мной Настя, проводя кончиком языка по губам. – Наверное, тебя в школе дразнили Грибником или Грибоедом. У тебя действительно есть что-то общее с грибами. Такой же мягкий, вяловатый, безвкусный…
– Так мы идем или нет? – раздраженно спросил я, привставая с подушек.
– Не торопись, глупенький… – она положила свою теплую, влажную ладонь на мою руку. Глаза у Насти были грустные, с поволокой.
