Айвен посмотрел на собеседника взглядом художника. «Нет, он действительное сумасшедший», – мелькнуло в голове.
– А если это вы? – сказал он.
Ранджит пожал плечами.
– Может быть… А может, и нет.
– Я бы все же предпочел побеседовать о творчестве. Я не люблю таких… беспредметных разговоров.
– Но если ваши картины подталкивают к таким выводам, то мы и обсуждаем творчество.
– Странные же выводы вы делаете. Я в такое не верю.
Ранджит опустил плечи и поник.
– Таковы люди, постоянно делают странные выводы.
Все же индус эту тему больше не затрагивал, и Айвен был за это благодарен. Однако заметил, что тот не особо интересовался картинами, как показалось вначале. Его привлекла лишь ранняя трилогия на тему индуистских богов. Вернее, тема, которую они всколыхнухи в его мозгу.
Посидели еще с полчаса, поговорили о разном. Айвен понимал, что Ранджит потерял интерес к беседе. Похоже, даже три картины «Тримурти» индуса не интересовали, а были лишь поводом для этого странного разговора.
Когда они расставались, Ранджит сказал:
– Будет лучше, если наш разговор останется в стенах этого дома. Забудьте о нем. Но если захотите поговорить об этом со мной – я всегда готов.
Айвен вернулся в отель и остаток вечера пролежал на диване. Завтра нужно провести еще одну встречу на выставке, и можно ехать домой. Размышлял о своем новом знакомом. Ранджит Тхакур был большим оригиналом. Надо же – придумать такую теорию об Эре Благоденствия. Да еще и связать это с его картинами. В то, что Ранджит говорил о снах – Айвен уже не верил, хотя поначалу поддался. Такого не бывает, люди не могут видеть одних и тех же снов.
Утром, едва вышел из отеля, к нему подбежал Амрит.
– Это вам! – мальчик протянул конверт. – Хозяин велел передать.
Не успел Айвен и слова сказать, как мальчишка исчез, лишь костлявая спина мелькала вдалеке. Сунув конверт в карман, двинулся к стоянке коптеров.
Пока телевизионщики готовили аппаратуру, открыл конверт и развернул листок бумаги. Это была записка от Ранджита.
«Простите, Айвен. Не стоило мне об этом рассказывать. Я думал, что в моем доме нас невозможно будет подслушать, но, кажется, я ошибся. Похоже, «Шива» все слышал. Постарайтесь жить, как жили всегда. Если же в вашей жизни начнутся странные изменения, то позвоните по этому номеру. Нужно будет лишь назвать свое имя. Вам все объяснят. И ни в коем случае не рассказывайте никому о нашем разговоре. У «Шивы» длинные руки».
Да он не оригинал, подумал Айвен, пряча листок в карман. Он реальный шизофреник.
Интервью прошло, как обычно. Это всегда наискучнейшая часть. Журналисты задают стандартные вопросы, он в тысячный раз рассказывает об одном и том же. За всю жизнь он общался всего с тремя интересными журналистами, располагающими к беседе. Обычно же все они лишь делают свою работу, без огонька, и гореть самому рядом с такими людьми не очень-то и хочется.
Вечером отправился домой. Незадолго до посадки в самолет в теленовостях пронесся шквал новостей о гибели известного в Калькутте чиновника Ранджита Тхакура. Подробностей не писали, только факт гибели.
Ночью Айвен плохо спал. Снился разговор с Ранджитом, и каждый раз тот погибал – то на него падала балка, то он вываливался в окно. Айвен просыпался в холодном поту, выкуривал сигарету и снова ложился – и сон повторялся. Утром встал разбитый и уставший.
Позавтракав, зашел в студию, но работать не хотелось. Действительно – зачем? Денег у него достаточно, чтобы прожить десятки лет, а встречаться с журналистами ради пустых интервью – надоело. Даже Ранджит Тхакур обратил внимание на его лучшие картины не потому, что увидел в них высокое искусство – они перекликались с его бредовой идеей.
