Убить Гертруду - страница 3

Впереди по правилам сидели кларнеты, по левую руку валторны, по правую флейта и многострадальный гобой. Ну а за спиной, в самом последнем ряду, бас, ударные и трубы. А кто в середочке смотрит сквозь первый ряд на дирижера и сигналит новичку? Как бы с намеком подводил он сам себя к ответу. Конечно же, это могла быть только она – на саксофоне.

Воображение обжигало! «Я уже на что-то рассчитываю? Я уже начал играть в свои фантазии? Приехал в оркестр всего на две репетиции, чтобы сыграть единственный концерт, а уже нацелился на некое интимное знакомство с той, к которой, похоже все липнут. Может быть, поэтому она так поспешно складывает саксофон и убегает вниз?»

«Наплевать и забыть; отыграть один концерт, уехать, убежать без оглядки», – думал Антон, стараясь не оборачиваться в ее сторону.

«Уеду обратно, постараюсь не вспоминать, забуду! Но почему, почему так маниакально восстает перед глазами ее улыбчивое лицо? А если она так же взволнованно думает о том же, что и я? Влечение в плену моих иллюзий занимает меня настолько, что почти непобедимо, я не могу с ним бороться. Случай, известный всем, ищущим свои половинки. Нечаянный испытующий взгляд, обращенный к тебе, как островок сердечной надежды, записывает в память полунамеки: что вот она, она непременно!

Взгляд ее синеющих глаз – образ, прорвавшийся наружу из далекого детства, я его помнил в реальной жизни, в движении детских полузабытых ласковых впечатлений. Взгляд, думающий и побуждающий думать.

Боюсь его и вожделею. Ощутимо пережитая мечта, которую оставляю потаенной, загадочной, кроткой, интимной…»

Антон уехал, отказавшись от банкета в честь уходящего года, которому по традиции был посвящен отчетный концерт. Быстренько сложил инструмент, переоделся и, получив у дирижера причитавшийся за две репетиции и один концерт гонорар, благополучно сбежал. Сбежал со всех ног, унося с собой легкое сожаление от одержанной над собой победы. Чтобы потом себя не раз упрекать за это.

И уже без всяких такси успел на последнюю московскую электричку…

Под ярко-голубыми небесами

Огромный парк был полон голосами,

И даже эхо стало молодым…

А. Ахматова

Дорога после концерта домой продержала Антона в тревожном возбуждении, мысленно он внимательно просматривал лица тех, с кем пришлось играть, и ему нравились эти люди. Большинство были в том возрасте, когда увлечения ослабевают и замещаются каким-нибудь необременительным хобби. А эти оркестранты буквально выкладывались в деле. Всё-таки тридцать человек, добровольно играющие в духовом оркестре, – явление незаурядное, тем более что умудряются сохранять тонус творческой радости. Им вместе было хорошо, комфортно, и это привлекало к ним внимание зрителей. Но Антон среди них был чужой, пришлый. Позовут ли его еще? Это волновало, он допускал такую возможность, даже больше – позволил себе помечтать. Дома, несмотря на усталость, еще долго не мог заснуть.

Словно апрельской ночью, овеянной первым весенним теплом, в поздний час ты не спешишь вернуться домой, а сидишь подолгу на улице, вдыхая пахучий свежий воздух. Наедине со звездами не хочется никуда идти, хочется замереть в их сиянии и побыть одному… Обычно он брал велосипед и часа два катался, радуясь неведомо чему. Это чувство вернулось к нему еще на концерте, и он привез его с собой в свою маленькую холостяцкую квартирку. Антон забыл, когда радовался без видимых причин, а тут была нечаянная радость, так неожиданно нашедшая его, что он не мог ее определить, осознать и назвать. Еще день назад он думал, что основательно повзрослел, повзрослел настолько, что мог понимать и просчитывать обстоятельства своей жизни далеко вперед. Но, лежа в темной комнате с плотно зашторенными занавесками, за которыми бурлила предновогодняя суета, он очень хотел беззаботных детских впечатлений, сплошь освещенных фейерверками и бенгальскими огнями. Он тоже хотел участвовать в празднике, как все другие люди, шедшие навстречу друг другу в бесконечном потоке новогодних приготовлений. Кто-то уже возвращался с ворохом пакетов и коробок, кто-то шел из гостей через соседний двор, допустим, в двадцать пятую квартиру, на восьмой этаж, в свою огромную семью, где уже накрыт новогодний стол и сияет всеми ветками живая нарядная елка. У людей Новый год. А у Антона полумрак одинокого убежища без какого-либо намека на праздник. Само собой, он решил, что завтра непременно встанет пораньше и пойдет искать хоть какую-нибудь серпантиновую хлопушку. С этой утешительной фантазией утомленный герой и смог, наконец, уснуть.