– Миссис Пирс держит табачно-газетную лавку на Хай-стрит[16].
– А вот это уже настоящая удача, – оживился Люк. – Ладно, пора отправляться в путь…
Легкой изящной походкой Бриджит направилась в его сторону.
– Полагаю, – сказала она, – я могла бы составить вам компанию, если вы не возражаете.
– Конечно, нет! – после короткой заминки воскликнул он как можно радостнее, хотя усомнился, что Бриджит не заметила его легкого замешательства. Без настороженного и проницательного ума стороннего наблюдателя ему, возможно, удалось бы легче найти общий язык с пожилым священником, коллекционирующим древности. «Ну и ладно, – подумал Фитцвильям, – придется мне постараться врать убедительно».
– Тогда, Люк, пожалуйста, подождите меня минутку, – попросила Бриджит, – я только сменю туфли.
Она с такой легкостью обратилась к нему по имени, что он невольно испытал странное удовольствие. Однако, как еще она могла бы назвать его? Раз уж Бриджит согласилась участвовать в «родственном» плане Джимми, то вряд ли могла называть его мистером Фитцвильямом. С внезапной тревогой Люк подумал: «Интересно, что она думает обо всем этом? Господи, что же она может вообразить?» Как ни странно, раньше его это не беспокоило. Кузина Джимми казалась ему удобной абстрактной фигурой – как некий нереальный персонаж. Едва ли он пытался представить ее себе – просто принял авторитетное заявление своего друга, заверившего, что «Бриджит легко все устроит».
Люк думал о ней – если вообще думал, – как о хрупкой белокурой секретарше, достаточно предприимчивой, чтобы суметь завладеть сердцем богача. А вместо этого у нее оказался сильный характер и острый ясный ум, и Люк не имел ни малейшего представления, какое у нее сложилось о нем мнение. «Пожалуй, – подумал он, – она не из тех простушек, которых легко обмануть».
– Вот я и готова. – Бриджит подошла к нему так тихо, что он не услышал ее приближения.
Она не захватила никакой шляпки, даже не покрыла волосы сеточкой. И когда молодые люди вышли из дома, вылетевший из-за угла этого уродливого подобия замка ветер с внезапным неистовством взметнул ее длинные черные волосы и закрыл, точно густой вуалью лицо.
– Я помогу вам найти дорогу, – с улыбкой заметила она.
– Очень любезно с вашей стороны, – вежливо ответил он.
И ему показалось, возможно, только показалось, что по ее губам промелькнула ироничная улыбочка.
Оглянувшись на зубчатые стены, Люк раздраженно произнес:
– Какое уродство! Неужели никто не мог отговорить его?
– Дом англичанина – его крепость, а в случае Гордона это следует понимать буквально! Он обожает эту твердыню.
– Ведь это, по-моему, ваш бывший родной дом, – невольно заметил Фитцвильям, сознавая, как бестактно прозвучит его замечание. – Неужели вы тоже «обожаете» его в нынешнем виде?
Бриджит взглянула на него спокойным, слегка удивленным взглядом.
– Мне не хочется разрушать сентиментальный образ, сложившийся в вашей голове, – пробормотала она, – но на самом деле меня увезли из этого дома в два с половиной года, поэтому, как вы понимаете, мотив ностальгии по родному старому дому для меня неприемлем. Я даже не помню, что когда-то жила здесь.
– Вы правы, – согласился Люк. – Простите, что опустился до киношного романтизма.
– Реальная жизнь, – рассмеявшись, заметила Бриджит, – редко бывает романтичной.
Горькая насмешка, прозвучавшая в ее голосе, поразила Люка. Благодаря южному загару краска смущения проявилась не слишком заметно, но внезапно он осознал, что эта горечь не связана с ним. Она насмехалась над собой, над собственной горькой обидой. Люк мудро промолчал. Однако глубоко задумался о судьбе Бриджит Конуэй…
