Лиза поджала губы и выпрямилась:
– Многие дети видят кошмары в больнице. Не волнуйся из-за этого. Мы будем проверять, как у тебя дела, по ночам, чтобы удостовериться, что у тебя нормальная реакция. Можешь нажать кнопку вызова, если тебя замутит. Мы дадим тебе лекарство.
– Лекарство от лекарства, – моргнул я. Какая-то часть меня так и осталась в комнате Саймона. Мне все еще казалось, что в моих руках зажата ручка. Я опустил взгляд, но, вопреки ожиданиям, мои руки не были перепачканы чернилами. – Я хотел сказать, из-за этого возникают галлюцинации и все такое?
Лиза покачала головой. Ее волосы были завязаны в узел.
– Не беспокойся ни о чем подобном, Никки. Все будет хорошо.
Она ушла, увезя моток марли и иглу на тележке. Я смотрел ей вслед.
В лишенной окон палате стало немного ярче, и раздался топот: наступило утро. Было слышно, как на посту медсестер пришедшая дневная смена здоровалась с уходящей ночной. Ничего не соображая, я повернулся, запутавшись в простынях. У меня все ныло, словно я ночью бегал по бесконечным коридорам, а не смотрел скучные сны.
Спал я плохо. Боль в суставах, агония, которая без предупреждения принялась гарцевать по костям моих рук и ног, постоянно вытаскивала меня из и без того неглубокого сна. Когда боли начались впервые, мать сказала, что это мое тело растет и что большинство мальчиков так себя чувствуют, если они намереваются вырасти на фут за год. Тело росло, и боли росли. С этими симптомами меня направили в кабинет местного терапевта, с ними же от меня и отмахнулись и сказали прийти через три недели, что я и сделал вместе с моей негодующей матерью. На сей раз нас ублажали обещаниями провести «обследование» в больнице.
После первой долгой химической ночи моя мать прибыла ровно в девять, к началу часов посещения. Поток родителей ворвался в палату, и она вместе с ними. Пока остальные родители с любопытством осматривали палату, взгляд матери оставался прикованным ко мне. На остальных детей она даже не взглянула.
– Как ты себя чувствуешь, дорогой?
– Я… я не знаю. – Я видел, как напрягается ее лицо. – Хорошо! – сказал я. Ее брови изогнулись. – Не то чтобы плохо… – Я наконец решил остановиться на варианте, близком к правде. – Странно.
– Они сказали, что тебя будет тошнить. – Ее взгляд скользнул по ведерку на моем столе. – И выпадут волосы, разумеется. – Она взглянула на мою челку, словно ожидая, что она уже начала редеть. Словно мои непричесанные космы, исправно находившиеся на моей голове на протяжении пятнадцати лет, только и поджидали момента, чтобы выпасть при первой же возможности.
– С кем ты разговаривала в коридоре прошлой ночью? Кто этот мужчина?
– Какой мужчина? – Она немедленно приобрела виноватый вид. Никогда до этого я не видел ее виноватой. Ну разве что, когда она мне сказала, что попавший под поезд отец умер моментально. Я прочитал в местной газете, что это был скользящий удар и он умер в больнице той ночью. Это меня всегда беспокоило. Он выбрал быструю смерть и потерпел неудачу, несмотря на то, что это был поезд. Будто бы, когда вселенная дала ему рак, было предрешено, что он будет страдать так или иначе.
– Высокий такой, лысый. – Я потрогал свои волосы. – И что ты здесь делала так поздно?
– Я кое-что забыла. Пришлось вернуться. – Она жестом подозвала проходившую мимо моей койки медсестру. – Николасу сегодня будет разрешено переночевать дома?
