Данте заговорил так внезапно, что она подпрыгнула от неожиданности.
– Предполагается, что это убийство в состоянии аффекта? – спросил он.
– Убийство было предумышленным. Он привел ее в уединенную местность.
– Это рациональный поступок. Но он ее обезглавил – это уже поступок безумца. Он не разрубил тело на куски, и это рационально. Также рационально избавиться от испачканной одежды и прикинуться, что не находит себе места от волнения. Но только кретин бросит оружие всего в паре метров от места убийства. Наш дорогой друг полон противоречий. Вы и сами об этом подумали, верно?
– Люди не всегда ведут себя рационально.
– Но и не впадают в состояние аффекта на периодической основе. Теперь о мальчике. Есть у вас что-то из школы? Тетрадки, рисунки?
– Нет.
– Знаете хотя бы, кто его педиатр?
– Знаю, что с ним связывались, чтобы осведомиться о состоянии здоровья мальчика.
– И?
– Никаких особых проблем у него не было.
Данте раздраженно хмыкнул:
– Серьезно? Взгляните сюда.
Он разложил на столе стопку распечатанных фотографий сына Мауджери. Это были разнообразные снимки ребенка с годовалого возраста и лет до шести. Последний из них, по всей видимости, был сделан в начальной школе.
– Ничего не замечаете? – спросил Данте.
Коломба открыла было рот, чтобы сказать «нет», как вдруг ее поразило, насколько серьезным казалось лицо мальчика на последнем снимке. Серьезным и собранным. Она переводила глаза с одной фотографии на другую, от новых к более старым. Мальчик словно постепенно разучился улыбаться. При сравнении первого снимка, на котором он, сияя от счастья, бежал в материнские объятия, и последнего, где он был серьезен и собран, преображение становилось очевидным.
– Он загрустил.
– Не просто загрустил, – сказал Данте. – Посмотрите на его позу. На предпоследнем снимке он как будто не замечает, что отец хочет его обнять.
– Может, это связано с обстановкой в семье. Может, на других фотографиях он выглядит повеселее.
– Нет. Закономерность слишком уж бросается в глаза. Полагаю, вам известна такая болезнь, как аутизм.
– Насколько я знаю, признаки расстройства проявляются в гораздо более юном возрасте.
– Не всегда. Бывает, что первые признаки синдрома Геллера можно заметить только к четырем, а то и к пяти годам.
– Думаете, у сына Мауджери синдром Геллера?
– Возможно. Мне нужно поговорить об этом с его отцом.
– Боюсь, это невозможно.
Данте откинулся на спинку стула:
– Как знаете. Это все, что я могу вам сказать. Кому прислать счет?
– Взгляните хотя бы на предварительную реконструкцию преступления, которую сделали мои коллеги. Там есть полные протоколы всех допросов.
– Я уже их прочел. Возможно, отец лжет, а может, и нет. – Он пожал плечами.
Коломба пристально посмотрела на него. Данте заметил, что, когда ее зеленые глаза становятся такими жесткими, выдержать их взгляд совсем непросто.
– Так прочтите еще раз.
– Что будет, если я не найду никаких зацепок?
– Тогда мне останется лишь надеяться, что моим коллегам повезет больше.
– Но не вам. Вы сдадитесь. Или как раз этого вы и хотите? Просто выйти из игры.
– Сейчас сдаюсь не я.
Данте смерил ее тяжелым взглядом. От него словно повеяло морозом. Коломба поежилась.
– Исходя из фотографий, мне больше нечего добавить, – раздраженно сказал он. – Чтобы что-то прояснилось, мне нужно побывать на месте преступления.
– Не проблема, – ответила Коломба.
– Ошибаетесь. – Данте оглянулся вокруг. – Я уже два месяца не выходил из квартиры. Наберитесь терпения, потому что это займет какое-то время.
