Вылетаю. Чувствую: это хорошо знакомое место. Но я не узнаю его. Где зеленый ковер, на котором пасутся лани? Где ручей, возле которого возятся еноты? Где красавцы деревья с зелеными кронами, создающими приятный шелест от волн воздуха? Где голубая твердь с желтым диском, дарящим благостное спокойствие? Почему все иначе? Бедные исполины эвкалипты под нажимом порывов ветра гнутся к земле. Потоки воздуха швыряют холодные иглы воды, обдавая все вокруг. А твердь покрыта огромными серыми и черными сгустками, которые несутся низко над землей. Из них выскакивают исполинские ало-фиолетовые, кривые, омерзительные стрелы, сопровождая появление неизвестным мне доселе оглушающим раскатом: «Ст-р-р-ра-х-х». Да, это совершенно новое для меня – страх. Здесь никогда так не было.
Произошло что-то ужасное. И где эти двое, которыми Он так гордился? Неужели с ними что-то не так? Набравшись решимости, я медленно направила сознание в сторону Главного Древа. Несмотря на порывы, сознание плавно плыло вдоль сада. Странно. Никого. Животные попряталась. Они так всегда поступают. Вот Дерево. Ох ты, Он здесь. Он не один. Они тоже с Ним.
И сказал Он:
– Кто тебе сказал, что ты наг? Не ел ли ты с Дерева, с которого Я запретил тебе есть?
Адам же сказал:
– Жена, которую Ты мне дал, – она дала мне от дерева, и я ел.
И сказал Он жене Адама:
– Что ты это сделала?
Жена отвечала:
– Змей обольстил меня, и я ела.
С тверди небесной вновь выскочила ало-фиолетовая игла, протрубив на весь сад: «Ст-р-р-ра-х-х-х».
Он повернулся к Змею:
– За то, что ты сделал это, проклят ты перед всеми скотами и перед всеми зверями полевыми, и ты будешь ходить на чреве твоем, – наклонился к Змею и прошептал, но я не услышала, что.
Он резко повернулся в мою сторону. Лик. Этот лик. Я его раньше не видела, но узнала. Глаза. Знакомые глаза. Бабушка. Спасибо, ты рядом. Она приподняла мне голову и поднесла что-то ко рту. Ох, как горько… Опять обдало водой. Холодной, колючей водой. Я отпрянула.
Они все еще стоят.
Он сказал жене:
– Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей. В болезни будешь рожать, – наклонился к ней и тоже что-то прошептал.
Рядом раздался мягкий голос:
– Что ты видишь?
Я огляделась. Страх прошел, хотя черные сгустки по-прежнему несутся над землей, воздух хлещет холодной водой. Хочется содрогнуться, но плоти нет.
– Эти двое сделали что-то плохое?
Молчание.
– Верно. Очень плохое.
– Он их наказывает.
– Случилась беда.
Это слово вызвало неописуемое замешательство сознания. Надо что-то предпринять, чтобы отвести беду. Как же так, почему все безучастны?
Грохнуло с тверди: «Страх». И хлестнуло воздухом. Туман рассеялся. Бабушка. Опять рядом, как всегда в тяжелые минуты. Она поможет.
– Бабуля, бабуля, – я пыталась схватить ее, зацепить одежду, – там беда… Им надо помочь.
Лик бабушки оставался суровым, но мягким.
– Что за беда, дитя мое?
Странный запах от бабули, непривычный.
– Там беда. Они сделали что-то ужасное. Запретное. И теперь Он их…
Опять протянула мне горькое, противное…
Он повернулся к Адаму:
– За то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедовал тебе, проклята земля за тебя, со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей, и будешь питаться полевой травой, в поте лица будешь есть хлеб.
Он наклонился к Адаму и что-то шептал.
– Свершилось, – прозвучал мягкий голос рядом.
– Что? Что свершилось?
