Двадцать три… двадцать четыре женщины, я двадцать пятая, и меня, может, никто не хватится. Монахи забурлили, выпустили из плена невысокого полненького дедульку в ярко-красном одеянии, и он не торопясь пошел вдоль строя женщин, сопровождаемый монахами. Несмотря на целибат, сверкающие тонзурами монахи осматривали женщин весьма плотоядно.
Благочестивая мать что-то подобострастно говорила кардиналу — ведь это кардинал, подумала я. Его высокопреосвященство лениво кивал и делал руками неразборчивые пассы — их прекрасно интерпретировали монахи, выдергивали женщин из ряда и передавали монашкам. Я понадеялась, что пленниц отпускают, а не сжигают как ведьм — все может быть.
— А ты что? — раздалось над моим ухом, и я вздрогнула и подняла голову. Стражник — как я могла судить по его алой перевязи, «гвардеец кардинала» — смотрел на меня, скривив губы, и словно решал, что со мной делать.
Я раскорячилась в книксене. Требования этикета, таковы они здесь были или нет, дали мне пару секунд на обдумывание.
Мое платье отличалось от одежды остальных женщин — было гораздо проще, и стражник не мог определиться, выкинуть меня в коридор монастыря или пинком отправить в ряд. В пользу того, что мне нечего делать на смотре, говорили мой рост и то, что я никак не тянула на девицу на выданье, несмотря на мои девятнадцать лет. Я еще раз присела.
— Добрый господин, меня прислали убираться, — пискнула я, вспомнив, что мне собирался вчера поручить брат Луи.
— Ну так убирайся, — проворчал стражник. Я с готовностью дернулась в сторону темного провала двери, стражник схватил меня за шиворот и переставил обратно. — Не при его высокопреосвященстве, дурочка! — беззлобно прикрикнул он.
За спиной стражника чах кустик. Растение было обречено в любом случае, поэтому я подошла и стала обламывать прутики. Какие-то оказались совсем сухими, какие-то еще цеплялись за жизнь, и я их пощадила. Веничек вышел у меня лысоват, но для демонстрации намерений хватит; когда я уже сжимала в руке штук пятнадцать прутиков, карающая длань до меня дотянулась.
— Ах вот она! — каркнула благочестивая мать, и меня вместе с прутиками проволокли за шкирку по всему дворику и воткнули на свободное место в ряду. Надо сказать, ряды поредели… не больше двенадцати женщин, и Этьена тут, а вот Изабо уже на свободе. — Стой здесь, шелудивая, да глаза держи долу, ну!
Жаль, что я не успела полностью отыграть блаженную дурочку перед его высокопреосвященством — благочестивая мать дала мне подзатыльник, чтобы не смела пялиться на кардинала. Я пыталась собрать в пересохшем рту слюну и нарочно дергалась, как в нервном тике, умышленно пару раз задела маркизу, но при кардинале орать она, к моему великому сожалению, не осмелилась.
— Вот эта, — услышала я и рассмотрела пыльную сутану. — Ее зовут Эдме, святейший отец.
— Эдме? — протянул кардинал. На шее у него висел меняющий цвет камень-шарик — такой же, только гораздо меньше, показывал мне брат Луи. — Эдмонда. И это все? А ну-ка выйди.
Проклиная все на свете, я выступила вперед. Слюна не набралась, поэтому я просто идиотски заулыбалась, зажмурившись, благо солнце светило мне прямо в глаза. Что всем не дает покоя мое имя?
— Очень похожа, святейший из святейших, — продолжал брат Луи, — но милостью Покровительницы умом слаба. Что это у тебя, Эдме?
— Веничек, — честно ответила я нарочито детским голоском. Нет, переигрываю, но и они тут не светила психиатрии.
