– Я знаю, что такое, блин, СВР. Зачем?
– Меня вызвали в один из их центров. Велели…
Его скручивает очередной спазм, и на губах выдувается пузырь желтоватой слюны.
– Часики тикают, Ринат. Что тебе велели?
– За… захватить этого Константина. Отвезти на виллу в Фонтанке.
– А почему ты подчинился?
– Потому что они… Боже, прошу… – Он ногтями царапает плечи и грудь – парестезия вновь дает о себе знать.
– Потому что они – что?
– Они… знают разное. Знают о «Золотом братстве». Знают, что мы пересылали девочек из Украины в Турцию, Венгрию, Чехию.
У них были документы, записи наших переговоров, они могли меня уничтожить. Все, что я…
– Когда Константин сидел в Фонтанке, СВР его допрашивала?
– Да.
– Они получили ответы на свои вопросы?
– Не знаю. Его допрашивали, но они… О боже… – Его рвет желчью, опорожняется мочевой пузырь. Вонь, жужжание мясных мух – все становится еще гуще. У противоположного края стола Лара угощается третьим печеньем.
– Но они?..
– Меня убрали из комнаты. Я слышал только, как они орали, повторяя один и тот же вопрос: «Кто такие „Двенадцать“?»
– И он ответил?
– Не знаю, они… Они ужасно его избивали.
– Так он рассказал или нет?
– Не знаю. Они все время повторяли один и тот же вопрос.
– И кто же такие «Двенадцать»?
– Не знаю. Клянусь.
– Govno. Херня.
Его снова скручивает, по щекам текут слезы.
– Прошу! – скулит он.
– Прошу – что?
– Вы говорили…
– Мало ли что я говорила, mudak. Расскажи о «Двенадцати».
– Я знаю только слухи.
– И какие именно слухи?
– Это что-то типа… тайной организации. Очень могущественной и беспощадной. Больше ничего не знаю, клянусь.
– Чего они хотят?
– Откуда я, б…, знаю?
Она задумчиво кивает.
– Сколько было тем девочкам? Которых «Золотое братство» отправляло в Европу?
– Шестнадцать, не младше. Мы же не…
– «Мы же не работаем с детьми»? Ты что, феминист?
Ринат открывает рот, но не успевает ответить – его сводит очередная судорога, он выгибается грудью вверх и несколько секунд стоит как паук – на руках и ногах. В следующее мгновение на грудь ему, корчащемуся в агонии, опускается ступня, придавливая к земле, и женщина, известная Ринату под именем Марина Фальери, снимает парик цвета воронова крыла и достает из глаз янтарные линзы.
– Сожги, – приказывает она Ларе.
Теперь, без грима, у нее совсем иной вид. Темно-русые волосы, морозно-серые глаза и бездонно-пустой взгляд, не говоря уже о «чизетте» с глушителем в ее руке. Ринат понимает, что это конец, и оттого боль каким-то образом немного, на градус-другой, утихает.
– Кто вы такие? – шепчет он. – Кто вы, б…, такие?
– Меня зовут Вилланель. – Она направляет «чизетту» ему в сердце. – Я киллер у «Двенадцати».
Под его взглядом она дважды спускает курок. В дневном душном воздухе звуки выстрелов через глушитель – словно треск сухого хвороста.
Перетащить труп Рината и похоронить его в вырытой могиле – дело недолгое, но хлопотное и неприятное, так что Вилланель предоставляет это Ларе. Сама же тем временем погружает на мотоскафо стол, стулья и остатки обеда. Возвращается с канистрой. Пропитывает бензином футболку с джинсами и бросает их в разведенный Ларой костер поверх тлеющего парика.
Ринат уже закопан, и Вилланель приказывает Ларе снять шорты и лифчик от купальника. Зачистка занимает почти час, но в итоге вся одежда сожжена, пепел развеян, а все, что не сгорело – кнопки, застежки, пуговицы, – отправлено в воды лагуны.
– На катере есть ведро, – бормочет Вилланель, глядя на воду.
