– Ты думаешь? Жизнь в болоте имеет свои прелести. Великий древний полководец Ганнибал, мой соотечественник… почти, однажды сказал, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.
– Я думала, это сказал Юлий Цезарь, – отозвалась Зося.
– Возможно. Они все повторяли чужие афоризмы, выдавая за свои. Мир тогда был маленький, и все были знакомы между собой. И одевались у одного портного.
– Так, может, вернешься? – рассмеялась Вера.
– Может, и вернусь. – Игорь потер ладонью макушку.
– Не может быть! – обрадовалась Вера. – Возвращайся! Будешь нашим ангелом-хранителем. Но сразу предупреждаю…
– Знаю, знаю! – Дизайнер вскинул перед собой розовые ладони. – Я был у нее. Первая стадия белой горячки на фоне синдрома перманентной агрессии. Но так даже интереснее. Жизнь – это борьба, девочки. Мы еще повоюем!
Зося не торопилась домой. Шла медленно, останавливаясь у витрин магазинов, рассматривала елки. У нее в этом году не было елки, поленилась купить, да и желание не возникало, если честно. Народу на улицах и в магазинах оказалось много, все торопились, смеялись, звучала музыка. Настроение у людей в преддверии Нового года было приподнятым.
На душе у Зоси было гадко. Да и погода… Хоть бы снег пошел! От одиночества, от недовольства собой и неясного чувства тревоги ей хотелось забиться в темный угол и завыть от отчаяния. Она гнала от себя дурные мысли, повторяя снова и снова, что имела место обыкновенная сделка. Ей предложили сделку, она согласилась. Выполнила работу и получила деньги, законно заработанные. Таких денег она никогда и в руках не держала. Проклятая действительность, при которой у неглупого человека нет возможности обеспечить себе жизнь согласно своим вкусам и взглядам. Даже ее жемчужно-бисерные «экзерсисы» в другом месте принесли бы неплохой доход. В другом месте – да, но не у Регины, черт бы ее побрал, эту Чумарову. Девочки называют ее, Зосю, Золушкой, а Регину всякими бранными словами. От этого если и становится легче, то ненадолго. Здесь ей не пробиться. Но мысль о том, что нужно срываться с места, куда-то ехать, начинать все с нуля, ее пугала. Инерция засасывает как болото.
Нужно уехать, говорила она себе. Нужно уехать, но куда, к кому? Ее никто нигде не ждет. Да и возраст со счетов не скинешь… самый опасный, между юностью, когда все по фигу, а впереди прекрасное далеко, и зрелостью, когда приходит усталость и понимание. И страх, и неуверенность. А ты посередине, и тебя разрывает на части. Сегодня стаскиваешь с антресолей чемодан, собираясь начать жизнь сначала, а завтра добираешься домой с работы, и в голове только одна мысль – под горячий душ и в постель.
За три долгих года, пока болела мама, она растеряла всех своих подружек. Дура. Ей казалось, что ее жалеют. Не казалось, а действительно жалели. А она сама не пожалела бы? Ну и что? Давно пора понять, что жалость вовсе не унизительна, классик ошибался. Жалость к ближнему, сострадание, милосердие очищают душу. Все молодые – экстремисты и мыслят исключительно в черно-белой тональности. Жалость унизительна, небо голубое, снег белый, все будет хорошо! Сегодня в Зосиной палитре осталась лишь одна краска – серая. И она уже не против жалости. Какое, должно быть, блаженство уткнуться в дружескую жилетку и всласть порыдать.
Мысли ее снова закрутились вокруг отъезда. Сейчас, когда мамы больше нет… Четыре года уже прошло, а она все просыпается по ночам – слышит мамин голос, зовущий ее… Самое время уехать. Особенно теперь, пока никто ничего не знает. Удрать и забыть все как страшный сон.
