Поскольку в его случае ответы были равнозначны выживанию, крайне туманные перспективы, мягко говоря, не вдохновляли. В его голову даже закралась крамольная мысль: «А стоило ли покидать Белую Комнату, Голубую Комнату, Мягкую Комнату, Болотно-зеленую Комнату С Коричневой Каемочкой – и какие там еще были в психушке?…»
«Стоило», – сказал он себе. Ради одного-единственного – возможности выбирать. В эту самую секунду, а также в следующую, у него еще был выбор: выпить чаю, прикончить пса, накормить пса, лечь спать, чтобы побыстрее оказаться на первой развилке («здесь и далее выбирай темную фазу»), не делать ничего, ожидая, пока первый ход последует с Той Стороны…
Но жизнь не так проста. Взамен примитивного древнего рабства она подсовывала всем желающим непрерывное рабство иллюзий. Голиков был не из тех, кто с жадностью хватает брошенную приманку (охоту к этому ему давно отшибло), однако надо быть святым, чтобы совсем избежать искушений. Не избежал их и он. Недаром на могилах пишут: «покойся в мире». Покой – это и есть последнее искушение. После нескольких кругов психоделического ада, намотанных сначала на грязных улицах Харькова, затем среди райского крымского пейзажа, позже в раскаленной пустыне под Лиаретом и, наконец, в наглухо замкнутой безысходности больничных коридоров, его тоска по покою была столь же сильной, как у иных – любовь к богу. Это уже граничило с влечением к смерти – подспудно он понимал, что, пожалуй, только смерть обеспечила бы ему вожделенный покой. У нее был только один недостаток – необратимость. Она начисто лишала свободы выбора, а свобода неизменно стояла номером вторым в его личном списке искушений.
Но сейчас он получил взаймы несколько минут или даже часов покоя. Кто был его кредитором? Об этом Макс старался не думать. Он собирался по возможности просто прожить оставшееся время, извлекая бытие из самых простых вещей и действий. Это был почти дзен. Он был голоден – и он поел каши из овсяных хлопьев, а больше ничего съедобного в доме на тот момент не нашлось. Ему захотелось выпить – и он выпил, обнаружив под кроватью полбутылки водки. С не меньшим удовольствием он отлил.
Псина, похоже, прониклась таким же состоянием. Во всяком случае, бультерьер сожрал сваренную и на его долю овсяную кашу. Правда, для этого Максу пришлось помочь ему встать на лапы, но зато потом он еще дважды наполнял миску. Голиков счел это хорошим знаком, хотя меньше всего был расположен дразнить судьбу. Живой, полуживой или дохлый – пес вряд ли мог отменить его участие в дерьмовой игре с убийственными ставками и картами, которые в течение каких-нибудь суток многократно меняли масть.
Это началось вскоре после полуночи.
Но вечер (слава тебе господи) получился достаточно долгим. Голиков успел немного опьянеть, протрезветь, смазать раны пса йодом, на что тот отреагировал подергиваниями лап и недовольным рычанием, но до попыток укусить дело не дошло. Макс успел даже послушать несколько песен «Betty» – доисторической банды, под музыку которой можно было на пару секунд почувствовать себя восемнадцатилетним. Не устояв перед соблазном, он еще разок заглянул в «Путеводитель». Читать сначала не имело смысла – он был, конечно, варваром в этих делах, но не новичком. Снова открыл книгу наугад и прочел нечто такое, после чего уже не мог заснуть – больше нельзя было доверять нарисованным звездам. Всякое укрытие до ужаса легко трансформировалось в ловушку; единственный шанс уцелеть – вовремя заметить начало превращения.
