Автобус снова появился в зеркале заднего вида. Они проехали пересечение бульваров Уилшир и Сан-Винсент.
– Он был погружен в свои мысли.
– Нам нужно проконсультироваться у кого-нибудь еще.
– Проконсультируемся. Розенгартен кретин, и он ошибся. Шестнадцать недель – это самое раннее, во всех книгах об этом говорится. Через четыре недели мы запишемся на прием к другому доктору.
– Я не хочу ждать четыре недели. Я не могу ждать так долго, Джон. Я должна знать сейчас. Мы должны знать.
– В Сети есть информация о каком-то анализе крови, но я не уверен, что это надежно. На сроках до шестнадцати недель точность результата не гарантируется. Мне кажется, мы не должны поддаваться панике.
– Я беспокоюсь, – стояла на своем Наоми. – Если пол ребенка запрограммирован неверно, то и другие гены, возможно, тоже. Должен быть какой-то стопроцентно верный способ выяснить это уже сейчас, а не ждать целый месяц. Ведь правда? Как насчет теста на ДНК? Может быть, это сработает?
– Кроме того анализа, о котором я тебе говорил, возможны только инвазивные процедуры. Я перечитал массу разной информации в Интернете о диагностике генетических заболеваний у плода и так далее. Если брать на анализ околоплодные воды, существует угроза выкидыша. Риск небольшой, но… стоит ли рисковать?
«Рисковать»? Наоми попыталась собраться и мыслить разумно. Если Розенгартен просто ошибся, то рисковать, поддавшись панике, действительно безумие. Но если нет…
– Если это правда, мы снова полетим в клинику. Потребуем от Детторе объяснений.
– Думаешь, он скажет нам правду? Если он в самом деле совершил ошибку, по-твоему, он возьмет и признает ее?
Джон вдруг замолчал, словно что-то обдумывая.
– Он… у него ведь нет никаких причин…
Наоми проглотила комок в горле. Ей стало очень страшно.
– Причин?
– Сделать девочку, когда мы просили мальчика.
– Позвони ему, – потребовала Наоми. – У тебя есть его номер, позвони ему прямо сейчас.
До дома оставалось меньше полумили, но Джон послушно свернул на стоянку перед небольшим торговым центром. Он нашел нужный номер в своем «блэкберри», набрал его и прижал телефон к уху.
Наоми не отрываясь следила за его лицом. Через несколько секунд молчания Джон произнес:
– Это Джон Клаэссон. Мне необходимо срочно поговорить с доктором Детторе. Пожалуйста, попросите его перезвонить мне на мобильный. – Он продиктовал номер и дал отбой.
– Автоответчик? – спросила Наоми.
– Да. – Джон взглянул на часы. – Они на Восточном побережье, значит, сейчас у них на три часа больше. Двадцать минут первого. На корабле двадцать минут четвертого. Может быть, какие-то проблемы с коммутатором. Раньше я тоже пару раз не мог ему дозвониться.
– Я не заметила там никакого коммутатора.
Джон засунул телефон обратно в держатель.
– Похоже, мы много чего не заметили.
Наоми промолчала.
Когда Джону исполнилось восемнадцать, ему пришлось принимать решение, от которого зависела вся его дальнейшая жизнь. Он уже знал, что хочет заниматься наукой, но колебался, какую именно область избрать. Это оказалось нелегко. Джон буквально разрывался между своей любовью к биологии и влечением к физике, математике и технике.
Математика была волшебством, чудом, мистикой. Иногда ему казалось, что он вот-вот прорвется сквозь время и выйдет в новое, еще не открытое измерение, решит задачу, поставленную перед человеком неким высшим разумом. Как будто каждая из теорем являлась частью своего рода космической головоломки и, разрешив их все, можно было получить ключ к разгадке человеческого бытия.
