Глубокая ночь. В доме – тишина. Она лежит на своей постели. Голова гудит, как орган в церкви. В открытом окне в черном небе виднеется серебристо-серое облако, похожее на громадного вздыбленного быка, у которого на месте рогов сверкает перламутровый рожок молодого месяца.
Вскоре появилась сиделка, притронулась к ее влажному лбу и вскрикнула:
– Ирина Родионовна, у Вашей сестры температура упала! Идите спать, я уж за Вас до утра подежурю.
Вошла Ира, пощупала пульс у Эвелины, чмокнула ее в щеку и, спотыкаясь, побрела прочь.
– У Вас всю неделю было за 40. Ваша сестра измаялась, глядя на это. Она, конечно, могла бы сбить температуру, но боялась, что из-за этого все лечение пойдет насмарку. Только раз, когда Ваше состояние было критическим, она сделала инъекцию, чтобы поддержать сердце, – пояснила сиделка.
Наступило утро, но Эвелина этого не заметила. Она лежала истерзанная и страшная, похожая на застывший детский скелетик. У нее не было сил взглянуть на тех, кто суетился вокруг нее. Лине казалось, что у нее нет сил даже лежать. Время для Пазевской перестало существовать.
Между тем, Ирина, измотанная и постаревшая, предоставив заботу о сестре сиделкам, пригоршнями глотала витамины и успокоительное, пытаясь поскорее привести себя в норму. Таня же целыми днями что-то готовила, понемногу стирала, убиралась, а по ночам бродила по дому, печально уставившись себе под ноги. Как-то раз позвонила Ефросинья Павловна узнать, не сможет ли сноха вернуться, чтобы снова взяться за ведение хозяйства своей семьи, старуха заявила, что ей не под силу обслуживать сына и внучку. К счастью, в тот момент в доме оказалась Ирина Родионовна. Она взяла трубку и так отчитала Фросю, что та больше не пыталась связаться с ними. А Эвелина без сил, без мыслей, без надежд лежала повернувшись лицом к стене: она считала, что жизнь прожила, будучи наивной до бездарности, ко всему, настоящее виделось ей омерзительным, а будущее – отвратительным. Любить она больше не желала, а на ненависть не было энергии. Все потеряло для нее смысл, все умерло. Только однажды, услышав за окном веселые детские голоса, Лина подняла голову и спросила дочь: – Какое сегодня число? Оказалось – первое сентября…
7
Учебный год для Азархановой начался великолепно. Вернувшись в училище из обкома в полдень, она попросила секретаршу заварить чай и принести чайник к ней в кабинет. Миля была счастлива, все складывалось так, как она запланировала. На какое-то мгновенье ей даже показалось, будто госпожа Удача бережно несет ее на своих крыльях. Оглядевшись, она удовлетворенно хмыкнула – менее чем за год руководства, она обустроила свое рабочее место так, как хотела: любой входящий сразу понимал, что имеет дело с влиятельной, деловой женщиной и при этом, эрудированным специалистом. Солидный письменный стол с телефонами, кондиционер, концертный рояль, великолепная стереосистема, стеллажи с книгами, нотами и экзотическими сувенирами, огромный напольный ковер и портрет вождя, вышитый народными мастерицами, составляли прекрасное обрамление ее персоне, подчеркивая всю ее значительность. Особое удовольствие Джамиле доставляла просторная приемная, в которую она переоборудовала соседний класс, изъяв его из учебного процесса.
Радость переполняла Азарханову. Звонким мажорным аккордом звучало в ее душе удовлетворение от того, как виртуозно она обыграла Пазевскую, и теперь в результате этой победы Мурад получил работу, на которой за несколько лет превратится в одного из самых уважаемых людей в городе.
