– Испужался он, говори, когда барыня ушла?
– Я во двор вышел, а когда возвращался, она мне на лестнице встретилась.
– В каком виде она была?
– В самом обыкновенном.
– Я тебя, болван, спрашиваю, не заметил ли на одежде или руках крови? Бежала ли она? Испугавшись была? – Передразнил Сашку пристав.
– Ваше благородие, я ж доветру со сна пошёл, вот ничего и не заметил.
– С барыней в каких отношениях хозяин пребывал?
– В самых, что ни есть, интимных, – блеснул иностранным словом слуга.
– Болван, я тебя не о постельном спрашиваю, а о другом. Ссорились они или душа в душу жили?
– Всяко бывало, – Поплавский почесал затылок.
– Ну, – поторапливал Сашку пристав.
– Не то, чтобы душа в душу. – сказал Сашка.
– Договаривай.
– Барыня, хотя и сожительствовала с Сергеем Львовичем, он имел перед нею обещание обвенчаться, вот иной раз и возникали ссоры у них.
– Значит, барыня не могла совершить насилие?
– Кто знает, что у бабы на уме, – уклончиво ответил слуга.
– Скажи, посторонний мог попасть в квартиру?
– Я дверь никому не открывал
– А Сергей Львович?
– Я не слышал.
– Всё—таки мог прокрасться в квартиру чужой?
– Видимо, мог.
– Иди, пока ты свободен, но подозрения с тебя я не снимаю.
– Значит, с составление протокола вы кончили? – Пристав вернулся в спальню.
– Да, – сжал губы Иванчевский.
– Могу прочесть.
– Извольте, – врач протянул исписанные листы частному, – вы же сами всё видите?
– Каждый из нас подмечает своё, – улыбнулся пристав и углубился в чтение с того места, когда вышел, не дослушав надиктованного врачом:
«На левом виске, на вершок от наружного края брови, находится круглое, покрытое запёкшеюся кровью, величиной в пять медных копеек пятно, в средине коего находится воронкообразное углубление, величиной в горошину, проникающее в мозговую полость. Вокруг этого углубления усматривается лучеобразно пороховой налёт, внедрившийся в кожу, и местами видны черные точки зёрен пороха. Из этого углубления, по направление к левому уху, полоса крови, смешанная с белым веществом, видимо, мозговым.
Ушная раковина наполнена кровью с мозговою жидкостью. Над среднею частью брови, на расстоянии полу вершка, видна ссадина, величиной в гороховое зерно, пергаментного цвета, ссадина эта не проникает через весь покров кожи. Такая же ссадина, такого же цвета находится на наружном веке, длиной в одну четвёртую вершка, глаза не повреждены».
– Вот видите, а я на подмеченное вами не обратил внимания.
– Иван Петрович, – к приставу подошёл помощник, держа в руках пистолет, – английской револьвер Бомона – Адамса, имеет слабый спуск, поэтому стрелять из него можно, как правой рукой, так и левой На рукоятке бурые следы, я полагаю крови.
– Вы хотите сказать, что капитан Горлов мог покончить с собою?
– Вполне возможно.
– Но резанные раны?
– Иван Петрович, я высказываю мысль, что Горлов мог без посторонней помощи лишить себя жизни.
– Что вы на это скажите? – Пристав обратился к Иванчевскому.
– Вести следствие по вашей части, помоей делать только заключение по тому, что обнаружу.
– Если без формальностей.
– Иван Петрович, по тем колотым ранам, что находятся на теле Горлова, я могу заключить, что имело место убийство. Не может человек так изогнуться, чтобы нанести себе такие раны, притом под прямым углом. Конечно, вскрытие добавит уверенности, но я и сейчас вижу – убийство.
– Могла ли женщина нанести кинжалом такие раны?
– Могла.
