– Аркадий, все это не имеет отношения ни к настоящему, ни к будущему, – скривился Самулович.
– Ты, mon cher [13], вообще мало интересуешься окружающими, – с мягким укором в голосе сказал дядя. – Скажу коротко, Борис Михайлович, мне нужна ваша помощь в этом деле. Я, как вы слышали, подключил к нему Аркадия, а вы будете действовать вместе с ним. На первый план вас не вывожу, по понятным причинам, но прошу приложить все свои способности. В конце концов, вы в этом заинтересованы даже больше меня. Все! Таково мое решение как губернатора, – он немного повысил голос, акцентируя последнее слово, и, убедившись, что мы как следует поняли обстоятельства, отложил сигару и, уже поднимаясь, быстро окончил: – Больница ваша сейчас закрыта. Комиссия, думаю, уже составила рапорт – что там вы сами писали? – дымоход плохой, стесненные условия, отсутствие вентиляции, так? Временно вы отстраняетесь от служебных обязанностей. Ты, Аркадий, переходишь ко мне в особые поручения. Все. Можете идти. Жду от вас доклады.
Нам оставалось только встать и поклониться. За дверью нас ожидал Кузьма с бумагой, в которой было предписано оказывать мне – Аркадию Павловичу Зимину – все необходимое содействие в деле прояснения обстоятельств гибели Василия Кирилловича Трушникова. Отдельно был передан конверт к полицмейстеру – человеку прекрасному во всех отношениях, но пьющему и не очень резвому умом.
– Черт знает что такое, – потер лоб Самулович, когда мы уже спускались по мраморной лестнице. – Как прикажешь все это понимать?
– Борис, поверь, я удивлен не менее тебя… А что за история с ограблением?
Самулович остановился, снял пенсне и повернулся ко мне.
– Знаешь, Аркадий, я очень прошу тебя не говорить со мной об этом деле, – сказал он неожиданно очень серьезным тоном. – Кровь, жестокость, сумбур – поверь, все было максимально далеко от книг, которые нам обоим так нравятся. И, честно сказать, роль моя была… не такой, как представляется.
Я отмахнулся.
– А все же ты был в настоящем деле!
– Я сейчас был в настоящем деле, Аркадий! Сейчас! У меня больница. Там я сражаюсь с истинными жестокими убийцами – болезнями. У меня нет средств, но я начал готовить эксперимент по возможности лечения чахотки вдыханием различных смесей. Понимаешь ты важность того, что я делаю? И вот все летит в тартарары.
Я знал, что любая перемена планов, любой неожиданный поворот болезненно воспринимаются моим другом. Сейчас же весь его тщательно отстроенный мир действительно рассыпался. Обычно такой спокойный, такой оптимистичный и мягкий Самулович шел по улице, не разбирая дороги, яростно вонзая в размокшую глину наконечник трости. Полы его расстегнутого пальто раздувал ветер. Прохожие с удивлением шарахались в стороны. Я вприпрыжку несся чуть сзади, бормоча извинения и пытаясь разговором отвлечь друга от душевной сумятицы.
Мы свернули на нашу улицу. От больницы отъезжал закрытый экипаж. В саду сновали какие-то люди, стояли жандармы. У ворот курил фельдшер.
– Иван Степанович, что же это? – налетел на него Борис.
– Добрый день, Борис Михайлович, вот… Комиссия постановила. Да вы не расстраивайтесь, дело даже в нашу пользу. Если ремонт проведут, так оно и хорошо.
– Да что вы… – махнул рукой сильно раздраженный Борис. – А больные где?
– Душевных в земские забрали, Кривышева семья взяла, Перепятько тоже. А Антипка ваш, шельмец, бежал. Говорил я вам, нечего с такими рассусоливать. Как волка ни корми… Галоши спер, пальто Бабайского. Хорошо, душевных забирать приехали с казенными одеялами…Аптеку мы закрыли, тут не беспокойтесь. Все под роспись.
