Он поморщился, толкнул входную дверь и окунулся в душную вязкую атмосферу ненавистного коммерциализированного Рождества.
Повсюду мерцали огоньки рождественских гирлянд, над дверными проёмами висела дешёвая пластиковая омела, стены были изуродованы громадным голографическим изображением Санта-Клауса, а на стеллажах уныло поблескивали самодельные кривоватые звёздочки, наспех вырезанные из фольги.
Долбаное Рождество!
Дэвид впервые пожалел, что заглянул именно сюда, а не в большой роботизированный супермаркет через дорогу. Тот хоть и пугал своей строгой стерильностью, навевавшей неприятные мысли о морге, но по крайней мере не пытался вызвать у посетителей приступ эпилепсии.
Дэвид искренне не понимал, почему все так сходили с ума по этому празднику. Лично он это время года просто терпеть не мог. Под Рождество ведь даже телек нормально не посмотришь ― обязательно наткнёшься там на «Эту прекрасную жизнь», «Самый счастливый сезон» или «Один дома». А от остального у Дэвида вообще начиналось несварение. Хуже были только старомодные песни Энди Уильямса, которые доносились буквально из каждой колонки. Не то чтобы Дэвид имел что-то против самого исполнителя, но он категорически был не согласен с тем, что сейчас «самое лучше время года».
– Доброе утро, детектив Нокс! ― радостно поприветствовал его Али Саркар ― белозубый выходец из Бангладеша, знавший поимённо, казалось, всех жителей района.
– Доброе, ― недовольно буркнул Дэвид.
Несмотря на излишнюю болтливость, Али являлся одним из тех немногих, чьё общество можно было назвать терпимым. Но только не сегодня. Потому что сегодня на голове у Али красовался уродливый эльфийский колпак с бубенцами, которые раздражающе позвякивали при каждом движении. И это просто охренительно портило общее впечатление. Если честно, Дэвиду было просто физически больно на него смотреть.
Дэвид закатил глаза и прошёл вглубь магазина, где завис возле полок с кошачьим кормом, пытаясь сделать выбор между «нежным куриным рагу» и «паштетом из печени кролика». Из этой битвы с кошачьим меню Дэвид никогда не выходил победителем, а потому вскоре поступил так, как и всегда ― смирился и взял с полки обе банки.
Иногда ему казалось, что его чёртов кот питался лучше, чем большинство жителей Лондона.
На полпути к кассе неожиданно пробудилось полицейское чутьё. Причём не просто пробудилось. Оно прямо-таки вопило и размахивало сигнальными флажками, разве что джигу не отплясывало.
За все годы службы это полицейское чутьё ― жопочуйка, как мысленно называл его Дэвид, ― ещё ни разу его не подводило. Поэтому он немного замедлил шаг и внимательно осмотрелся по сторонам. Вскоре его взгляд остановился на каком-то пацане, подозрительно копошившемся у витрины с шоколадками. Почуяв недоброе, тот неловко чем-то зашуршал и, виновато ссутулившись, попытался прошмыгнуть к выходу.
Разумеется, Дэвид ему этого не позволил.
– Опять? ― разочарованно протянул он, вытряхивая пацана из капюшона порядком подвыцветшего худи. ― Майкл, ну какого хрена, а?
Майкл виновато пожал плечами и опустил глаза, стараясь повернуться так, чтобы скрыть левую половину лица. Словно это действительно могло помочь спрятать огромный свежий синяк, красовавшийся на скуле.
Дэвид вздохнул, молча забрал у пацана помятую плитку «Кэдбери», которую тот продолжал сжимать в руках, и подтолкнул его к выходу.
– Гуляй! ― рявкнул он. ― И чтобы я тебя здесь больше не видел!
