– Ради бога, – процедил Хэмблдон сквозь зубы, – перестаньте говорить мне о своем муже.
Они еще не успели дойти до театра, когда в отель «Миддлтон» заглянул Кортни Бродхед и спросил мистера Гордона Палмера. Его направили в номер мистера Палмера, где он нашел своего приятеля лежавшим в кровати и имевшим довольно бледный вид. Джеффри Уэстон, его кузен и ментор, устроился в кресле у окна, а мистер Френсис Ливерсидж растянулся поперек кровати и курил сигарету. Судя по всему, он тоже решил проведать Гордона и убедиться, что у него все в порядке.
«Детеныш», как Хэмблдон прозвал Гордона Палмера, был семнадцатилетним юнцом, очень изощренным в некоторых вопросах, но абсолютно ограниченным во всем остальном. Он не обладал ни той обаятельной неловкостью, которая свойственна юности, ни ее живостью: место энергии заменяла в нем вертлявость, а честолюбия – ненасытность. Внешне он выглядел довольно привлекательно, хотя в нем чувствовалось что-то подпорченное и пошловатое. То обстоятельство, что он крепко привязался к комедийной труппе Каролин Дэйкрес, и в еще большей степени к самой Каролин Дэйкрес, было вполне в его характере. Гордона совершенно не смущало, что Каролин не обращала на него ни малейшего внимания. Зато Ливерсидж и Валери были от юноши в восторге.
– Курт, привет, дружище, – поздоровался Гордон. – Ты со мной сейчас помягче, ладно? А то развалюсь на мелкие кусочки. Вчера в поезде пришлось общаться черт знает с кем. Господи, ну и ночка! Мы играли в покер до… до какого времени, Джеффри?
– До чертовски позднего, – холодно ответил Уэстон. – Ты глупец.
– Он думает, что должен говорить со мной в таком тоне, – объяснил Гордон. – И у него неплохо получается. Какие новости, Курт?
– Я пришел отдать карточный долг, – ответил Кортни.
Он достал свой бумажник и вынул из него несколько банкнот.
– Твои деньги тоже здесь, – добавил Бродхед, невесело рассмеявшись. – Возьми, пока можешь.
– А, ну и отлично, – беспечно отозвался Гордон. – Я уж и забыл.
Ливерсидж просунул голову в дверь офиса. Он должен был появиться только во втором акте и теперь болтался без дела, пока Гаскойн прорабатывал сцену с Валери Гэйнс, Акройдом и Хэмблдоном. Мистер Мейер в одиночестве сидел за своим столом.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался Ливерсидж.
– Доброе утро, мистер Ливерсидж, – ответил Мейер, развернувшись в кресле и удивленно уставившись на первого инженю. – Хотите со мной поговорить?
– Я услышал про то, что с вами приключилось в поезде, зашел узнать, как вы себя чувствуете. Ужасная история. Просто нет слов.
– Да уж, – сухо отозвался Мейер. – Большое спасибо.
Ливерсидж небрежно переступил порог комнаты.
– А бедняжка Вэл! Она потеряла все свои деньги. Что за несчастная ночь!
– Пожалуй, – буркнул мистер Мейер.
– Отличный отель этот «Миддлтон», не правда ли, сэр?
– Да уж, – повторил мистер Мейер.
Повисла неловкая пауза.
– Вижу, вы при деньгах, – добавил вдруг мистер Мейер.
Ливерсидж звонко рассмеялся:
– О, я кое-что скопил. В последний раз мы неплохо заработали, правда? И сегодня утром привалило счастье. – Он искоса взглянул на Мейера. – Кортни заплатил карточный долг. Вот уж не ожидал. Вчера он чуть волосы на себе не рвал.
– Закройте дверь, – бросил мистер Мейер. – Мне надо с вами поговорить.
Каролин и Хэмблдон стояли в гримерной в свете неяркой лампы. Большая часть вещей была уже разобрана, баночки с театральным гримом лежали на своих местах. Комната казалась мрачной и серой, как погреб, а в воздухе сильно пахло косметикой. Хэмблдон включил верхний свет, и сразу стало уютней и теплей.
