– Диль, – сказал я.
И тут паучок тронул глаза. Тронул и спрыгнул.
Дилька зажмурилась, снова распахнула глаза и прошептала:
– Ты слышал?
– Чего? – спросил я, стараясь не откашливаться. Дилька знает, что это я вру так.
– Наиль, – жалобно сказала Дилька, вцепившись мне в перчатку.
– Слушай, а давай пойдем пока, а? – бодро предложил я.
– Пойдем, – тут же сказала Дилька, не спросив ни куда, ни зачем, ни почему.
Мы встали и пошли. Не оглядываясь и почти не запинаясь. Будто знали куда.
Особого-то выбора не было: мокрые широкие ступени вели с платформы на утоптанную площадку, а оттуда – на гравийную и даже не слишком сильно изрытую дорогу. По ней мы и потопали, сцепившись пальцами и чувствуя, что чем слабее нас достает свет фонаря со станции, тем меньше в наши спины упирается то ли взгляд, то ли лапка колючего хрусталя.
Подсветка совсем растворилась в сине-серой ночи, когда дорога уперлась в другую, перпендикулярную. Тьма не была непроглядной: сквозь раздерганные облака подсвечивала круглая луна, ну и звезды помогали чем могли. Звезд было много. Но я не на них смотрел, а на дорогу, уходившую вправо и влево.
– Куда идем? – деловито осведомилась Дилька, неудобно, левой рукой с пакетом, растирая глаза. Правой рукой она крепко держала мою ладонь – чтобы не потерялся.
Я украдкой проверил телефон – сигнала все не было, – махнул рукой влево и не менее деловито сказал:
– Туда.
И мы зашагали. Не наугад. Раз идти, то не обратно, а в ту же сторону, в какую ехали. И там вроде огоньки какие-то горели. Деревенские окна, к которым можно подойти, постучаться и напроситься на ночлег. Должна же здесь быть какая-то деревня. Шагивали, например. С фига ли иначе название взялось?
Разобрать, деревня это, стоянка святого Эльма или классный час в школе баскервильских собак, мы не успели. Ровно на пятисотом шаге огни неровно перекрылись. Я остановился, всматриваясь, и как-то очень быстро угадал в препятствии стога сена. Три или четыре, вдоль дороги, высокие и не совсем потерпевшие, хотя зима была сердитой.
Я бегло объяснил это Дильке, которая любила сослепу пугаться всего подряд. А себе напомнил: шагай, вали. Шагнул-повалил дальше, но топнул, оказывается, на месте. Не выдергивать же Дильку с места, как морковку. А иначе не получалось: она прочно стояла на месте, повесив голову на грудь.
– Кого ждем? – спросил я чуть резче, чем хотел.
– На ручки, – сонно сказала Дилька.
– Че-го? – возмущенно протянул я.
– У меня ножки устали. На ручки.
– Щас. Пошли давай.
– Не пойду, – капризно сказала Дилька. – Ноги болят, не могу больше.
Я посмотрел на нее, почти ничего не увидел, но понял, что сестра правда дальше не пойдет. Маленькая же совсем, сегодня намоталась, да и спать ей давно пора.
– Наиль, давай посидим, – продолжила Дилька.
– Где?
Она махнула рукой в сторону стогов и заявила:
– Тут тепло и мягко.
– Ты-то откуда… – начал я, но с кряканьем замолчал.
Смысл-то спорить. Решать надо, ложимся или топаем дальше. Сил топать особо не было, но вот так сразу ложиться мне казалось как-то западло.
Я рыкнул, наклонился и сказал:
– Залезай. Наездница. На спине дальше повезу.
Я Дильку всю жизнь на руках таскаю – ну, ее жизнь, конечно, – но в последнее время как-то удавалось уклоняться от этой радости. И то ли она за это последнее время резко массу набрала, то ли я охлип, но тащить оказалось дико тяжело. Я думал еще разок пятьсот шагов сделать, но на сотом выбился из сил. Зато согрелся – уж так согрелся, как на сдвоенном спарринге. Меньше буду об отмене тренировок переживать. Хорошо, дорога была почти ровной, канавка бы нас точно уложила.
