Взрослому, с высоты величия возраста, радости и горести маленького человека представляются такими же, как и сам человечек, маленькими и трогательными. «Мне б твои заботы», – ностальгически вздыхают отцы, поглаживая мальчуганов по вихрам. «Мальчуган, – струится далее взрослая мысль, – живёт в своём свежем, наполовину сказочном мире, где так ярки краски, так пронзительны радости, ну и… так мимолётны огорчения. А тут… производственный план, семейный бюджет, и наверняка завтра на планёрке – начальственная выволочка. Эх, да что там говорить!»
По большому счёту, взрослые правы, но поговорить всё ж таки есть о чём. Например, как бы им понравилось такое мимолётное огорчение: по результатам планёрки им присуждается не моральное страдание, а сугубо реалистическая порка, вполне натуральным ремнём по столь же материальной заднице. И ещё: в сказочном мире водятся не только добрые, но и злые герои.
Его злой герой звался просто и не страшно – Витя. На самом деле того дважды второгодника, что учился в параллельном классе, звали Сергеем; но славился он под прозвищем, нехитрым образом произошедшим от фамилии, – Витин.
Всякого мальчишку нет-нет да и обижают те, кто постарше и посильнее. Одни ребята легко выбрасывают эти огорчения из души, другим они основательно отравляют детство; бывают и такие, что проносят отпечаток пережитых унижений и страхов через всю жизнь.
В первые свои школьные годы он принадлежал к первой, безмятежной мальчишеской разновидности. Хотя он, щуплый книгочей, мечтатель и отличник, притягивал к себе чуть больше неприятных приключений, чем его товарищи, всё же друзей у него куда больше, чем неприятелей, и он не знал горькой участи белой вороны.
Но когда в их смене, в соседнем четвёртом «бэ», объявился этот самый Витя, всё изменилось. Два года – разница в этом возрасте внушительная, и Витя сразу стал некоронованным королём четвероклашек. Витя с удовольствием шпынял своих подданных. Те, в свою очередь, не только побаивались главаря, но и вполне бескорыстно к нему тянулись. Конечно, Витя сразу приметил тощего очкарика и сделал его главной мишенью насмешек, щелчков и пинков.
Тощий очкарик беспомощно сопел и всё чаще задумывался над странным жизненным законом. Отчего пацаны так равнодушны к правильным учительским наставлениям и так податливы к влиянию двоечников и хулиганов? Почему – чем больше его, отличника, хвалят на школьных линейках, тем насмешливее относятся к нему ровесники? Да и ровесники ли только? Как раз в это время он запоем прочитал «Тома Сойера» и поразился простой мысли: а ведь и взрослый автор отдал свои симпатии Тому, прогульщику и проказнику, а не его примерному братцу, пай-мальчику Сиду. Да и папа… и папа, приведя как-то в гости своего школьного товарища, толковал вовсе не об отличных оценках и почётных грамотах. Нет же, папа с другом вспоминали, как их чуть не выгнали из школы за взрыв, учинённый на уроке химии, – и взахлёб хохотали: знай, мол, наших!
Витя вскорости оброс целой свитой сподвижников и подхалимов, каждый из которых старательно показывал свою неприязнь к учительскому любимчику. У него оставалось всё меньше друзей, да и те предпочитали дружить с ним во дворе, а в школе заметно стеснялись этого компрометирующего знакомства.
