Через несколько минут Дима, обеими руками поддерживавший папу на боку, пока Эльвира Рифатовна возилась с шприцем, поднял голову и хмуро спросил:
– Давно они так?
Давно, очень хотел сказать я, вы ж сами видели. Я совершенно не помнил этого Диму, который, видать, приходил к нам вместе с врачом и полицией, когда я вызывал их первый и предпоследний раз. Но он ведь явно приходил, и ушел, и оставил папу с мамой, и меня оставил, а теперь хмуро спрашивает. Но я не стал этого говорить – и глупо, и несправедливо. Ну не ушел бы Дима тогда. И что было бы? Ничего хорошего.
Я откашлялся и сказал то, что придумал заранее:
– Не знаю. Мы с сестрой на каникулах у бабушки были, вот сейчас приехали, а тут…
– Вы одни, что ли, приехали? – спросил Дима, отворачиваясь и нырнув в мягкий чемодан за каким-то пузырьком.
Я сказал:
– Да кто нас одних пустит-то. С Гуля-апой, она нас до подъезда довела и в магазин побежала, скоро вернется.
Дима странно посмотрел на меня – видимо, переложил я спокойствия в голос. Я торопливо добавил:
– Там дедушка еще, в той комнате. Он тоже…
Дима что-то буркнул, встал и ушел в спальню. И крикнул оттуда:
– Эльвира Рифатовна, тут еще один, НЛО, по ходу.
Врач осторожно прикрыла маму покрывалом, села, посмотрела на нас с Дилькой, прищурившись, хотела что-то сказать, но молча подхватила чемодан и ушла в спальню.
Мы с Дилькой переглянулись и пошли следом. Дима нас оттуда прогнал. Не поленился встать, увести к Дильке в комнату и усадить там рядышком на кровать. Ждите, сказал – и ушел, вынимая из кармана телефон.
Мы ждать не стали, а потихоньку ушли к маме с папой, которые теперь были ненатурально румяными, как в бане – на худых скулах такой румянец казался почти пугающим. А я радовался. И румянцу, и тому, что врачи не заметили ни у кого ни ранки в пятке, ни дырки на голове. Придумали бы нападение какое-нибудь с топором, полицию вызвали бы – а какой толк бывает в этом деле от полиции, я уже насмотрелся. Да и сами полезли бы в дырку всяким инструментом, и повредили бы что-нибудь. Это ж не дырка, а, я не знаю – канал для души, что ли. Туда руками нельзя. Тем более инструментами.
Не заметили они пока ничего подозрительного. Правильно мама врачей ругает, что они и по отрубленной руке строго ОРВИ диагностируют. И все равно надо было придумать какое-то объяснение про дырки.
Придумать я не успел – в коридоре загрохотало, и в квартиру ввалились еще двое дядек с парой здоровенных носилок на колесах. Навстречу им вышел Дима, они очень ловко загрузили сперва папу, потом маму, и повезли к двери.
– Стоп, – сказала Эльвира Рифатовна, выйдя из спальни, подошла к носилкам с мамой и быстро обтрогала ее голову пальцами.
– Это не травма, – выпалил я, лихорадочно соображая, что же говорить дальше, – вернее, травма, но старая, они в детстве упали, оба, так получилось, а теперь типа обострения было, поэтому дырка…
Врач застыла, прожигая меня черным блеском, моргнула и недовольно спросила:
– Какая дырка, что ты выдумываешь, мальчик?
– Ну эта, на голове, – объяснил я, почти показав на себе, но вовремя опустил руку. Нельзя на себе показывать.
Врач прошлась руками по маминым волосам, теперь уже другим каким-то движением, и уточнила:
– У обоих, ты говоришь?
Перешла к отцу, скользнула пальцами и по его бывшей прическе. Убрала руки и посмотрела на меня снисходительно. Я это заметил краем глаза – потому что пялился папе в макушку. На которой, если я правильно рассмотрел, и впрямь ничего необычного больше не было. Темные волосы и под ними бледная кожа.
