От истеричных брыканий верёвка под клыком заметно надорвалась. Вот тут горе-охотник с великого перепуга чуть кишечник не расслабил. Дима в панике сам себя не помня выдал душераздирающий визг, чем запугал кабана до смерти, заставив замереть. После чего с короткого разбега вогнал копьё в шею жертвы снизу вверх, пробив толстенную шкуру.
В порыве неистового беспамятства вырвал палку, намереваясь проделать ещё одну дырку, но хлестнувшая горячая струя крови в лицо резко перевела ярость охотника в гипнотическое оцепенение. И он, в очередной раз выронив орудие убийства, перестал дышать.
Только когда почувствовал нестерпимое жжение в распахнутых, залитых кровью глазах, бросив все дела и в первую очередь эту сраную охоту, Дима с остервенением принялся утираться, стараясь избавиться от выедающей глаза субстанции.
Хорошо, что удар оказался настолько правильным, что кабан умер сразу, подёргавшись не больше минуты. В наступившей тишине у Димы уши заложило от внутреннего звона. Утерев залитое кровью лицо и промывая слезами воспалённые глаза, он сослепу принялся искать потерянное копьё, быстро озираясь в скрюченном положении.
И только когда Джи, стоя возле поверженной жертвы, нарочито издевательски похлопала в ладоши, сдувая со лба якобы взмокшую красную чёлку, Дима обессиленно плюхнулся на задницу, осознав себя победителем. Вернее, что наконец-то всё это закончилось к чёртовой матери.
Кабанчик, по утверждению наставницы, весил около пятидесяти килограмм, хотя Дима был уверен, что она врёт. Кабанище, по его ощущениям, явно переваливал за стольник. Тащил он его на волокуше из связанных веток с широкими листьями, впрягшись в остатки ло́вчей верёвки.
Ещё проходя примыкающие к поселению джунгли, которые на десятки метров представляли собой общественный туалет, что отпугивало лесного хищника похлеще травяной стены с пограничниками, Дима почуял неладное. Слишком тихо было в поселении средь бела дня.
Каково же было его удивление, когда, вынырнув из зарослей, он наткнулся на стену копий. Всё мужское население, вооружившись до зубов, приветствовало чужака, ощетинившись неровным строем. Но при этом они не издавали ни звука. И в самом селении, где вечно галдел разноголосый ор с детским визгом, стояла гробовая тишина.
Дима, вымазанный с ног до головы кабаньей кровью, с верёвками крест-накрест на груди, словно пулемётными лентами, с окровавленным копьём и почему-то таким же кровавым луком, одетым через плечо, замер со злорадной ухмылкой, медленно обводя строй зверским взглядом.
На самом деле он был не злой, а сильно уставший. У него просто уже сил не было нормально улыбнуться. Но черноволосые аборигены в нём не иначе как Рембо признали. Хотя нет. Киношный герой нервно бы курил в сторонке при виде такого эпика.
Воины, не желая связываться с этим садистом, который голыми руками целый час мучительно убивал свинку, заставляя её визжать на все джунгли и нагоняя эпидемию инфарктов на округу, почтительно расступились, перестраиваясь в живой коридор.
Такая реакция придала Диме силы. Вернее, он сам их себе придал, не желая позориться в столь фееричном эпизоде своей жизни. Он вальяжно поправил верёвки, напрягся и потащил законное «своё» в родную нору.
– Обрати внимание на реакцию женщин, – назидательным тоном выдала вводную Джи, царственно восседая на поверженном кабане верхом.
«Где ты здесь видишь женщин?» – удивился бурлак, бросая косые взгляды по сторонам.
