Я живо себе представляю, как Азамат кидается вымаливать прощения за свою нечувствительность и запугивает ребёнка так, что тот пешком уходит обратно в приют. И правда, пожалуй, нужно начинать с другого конца.
— Чем я ещё могу тебе помочь, доченька? — ласково улыбается Унгуц, следя за моими гримасами.
— Наверное, пока ничем. Попробую поговорить с Киром, если он явится к ужину, конечно. Спасибо вам, Старейшина, — с душой добавляю я. — Никогда больше не пренебрегу вашим советом.
— Да-а, — отмахивается Унгуц. — Ничего я тебе особенного не присоветовал. Азамат мог бы всё то же сказать, если бы своё детство вспомнил. Я ведь по нему сужу. Он хоть и не безродный, но у Аравата под палкой привык чувствовать себя виноватым во всех невзгодах. Ладно, иди, перебирай свою крупу, авось какая каша сварится...
Азамат на кухне за пиалой с перчёным чаем ковыряет упражнение на первое лицо глаголов.
— Какой-то у тебя странный язык, — говорит. — По законам всё складывается, а в словаре написано, что так не бывает...
— Что, например?
— Да вот, тут слова-исключения. Как это может быть, что нельзя сказать «я победю»? Что это за пессимизм такой?
Я начинаю смеяться.
— Надо просто как-нибудь в обход сказать, типа «одержу победу».
Азамат пожимает плечами.
— Или вот ещё. «Сосать» — «сосу», так почему не «пылесосу», а «пылесошу»?
— Потому что не «пылесосать», а «пылесосить», — хохочу я.
— Странный язык, — Азамат качает головой, глядя, как я угораю. — Но я рад, что тебя повеселил.
— Где тут у тебя завтрак? Или обед... Я готова к принятию пищи, — говорю, отдышавшись.
— На плите суп-пюре... только в большой кастрюле, а в маленькой — это обед Алэка остывает. — Азамат вдруг как-то мрачнеет и добавляет: — Кир отказался помогать его варить.
Я поджимаю губы. В принципе, логично, если он добивается, чтобы мы его вытурили.
— Я говорила с Унгуцем, — сообщаю. Азамат смотрит на меня с надеждой. — Он кое-чего предположил. Всё-таки Кир не думает о тебе так, как сказал. Он просто хотел тебя позлить.
Азамат склоняет голову и не отвечает.
— Послушай, — продолжаю. — Расскажи-ка мне поподробнее, из-за чего у вас вчера начался скандал?
— Да на пустом месте, говорю же, — Азамат нехотя отрывается от экрана. — Он плёлся за мной еле-еле, я его раз подогнал, два подогнал, а он всё сзади тащится. Я сбавил скорость, чтобы с ним поравняться, так он ещё сбавил. Я говорю, у меня нет столько времени, чтобы с твоей скоростью ползти до Жёлтых Камней, а он развернулся — и назад галопом.
Задумчиво киваю. Очень похоже на то, что говорил Унгуц. Азамат снова утыкается в свои упражнения.
Я ем в тишине, потом подкармливаю Алэка молочком. Режим летит к чертям. Муж напряженно долбит по клавишам, заполняя пропуски в предложениях. Мне больно на него смотреть. Не знаю, как высижу до тех пор, пока удастся поговорить с Киром.
— Пойду прогуляюсь, — говорю.
Азамат кивает, хотя я не уверена, что он меня услышал.
Я надвигаю высокие меховые сапоги, вставляюсь в короткую шубу и выхожу. На улице свежо, небо подёрнуто очень тонкой дымкой облаков, даже солнышко просвечивает. Ветра почти нет. Для прогулки хорошая погода. Я обхожу вокруг дома, проверяю, не выглядывают ли мамины растения из-под снега — кто-то из сыновей сторожа должен был их укрыть. Некоторое время торчу на берегу, любуясь Долом, прекрасным во все времена года. Потом разворачиваюсь и топаю по самой широкой тропинке просто потому, что она самая широкая. От нашего дома есть три тропы — на запад по берегу, на северо-восток в лес и на север к стоянке унгуцев, а оттуда в степь. Вот в ту степь я и ползу без особых идей.
