Учение – тьма. Ангел спустится с небес… - страница 7

Снимая с себя одежду, человек ощущает незащищенность и расслабленность, если делает это добровольно, конечно. Вот моя психика и расслабилась, прорвавшись слёзным поносом. Я забыл закрыть дверь, я вообще обо всем забыл, ничего сейчас не имело значения.

За спиной раздались шаги, а я так и комкал снятый с себя костюм. Тихий плач сотрясал меня, как разряды электрического тока.

– Альберт, солнышко… – задохнулся отчего-то Рома, подбегая ко мне.

Его мягкие тёплые ладони порхали над моим лицом, прикасаясь то к глазам, то к щекам. Я понял, что он стирает с моих щёк слёзы только тогда, когда проглотил одну из них. Взять себя в руки не получалось, рациональная часть мозга металась в истерике, пытаясь склеить разорванные шаблоны, а инстинктивная часть хотела выхода эмоций. Я рухнул в руки Ромы и постыдно разрыдался. Скопилось всё: детский дом, школа, раскрытые тайны опекунов, унижения, вечно игнорирующее меня общество и, наконец, встреча с Вильгельмом Ингефорцем.

– Альберт, Берти! – он уже почти кричал и тряс меня за плечи, но сказать мне хоть слово не давало сбивающееся от всхлипов дыхание. – Кто-то тебя обидел? Что они сделали? Алекс, иди сюда, Алекс, помоги же мне!

Последние слова Ромашка бросил только вошедшему в квартиру мужчине. Саша никогда не отличался разговорчивостью, он скинул туфли, бросил пальто на пол в прихожей и пересёк пространство квартиры в несколько шагов. Я наблюдал за ним сквозь пелену слёз и понимал, что сильнее человека не видел.

Алекс отодвинул бойфренда плечом и услал на кухню за глинтвейном, отобрал у меня безнадёжно смятые вещи, бросил их на пол. Как когда-то в детстве он сгрёб меня в охапку, но только теперь от земли не отрывал, я немного вырос всё же, и повёл к кровати.

Мы сели рядом.

Прискакал Рома с горячим глинтвейном. Саша внимательно осмотрел меня, завернул в одеяло и вручил стакан. Почему-то пока он совершал все манипуляции молча, сосредоточенно глядя перед собой, моя истерика затихла, оставив лишь сведенное спазмом горло, распухший нос и красные глаза. Справа меня подпирало твёрдое плечо Алекса, слева держала мягкая ладошка Ромы. Это успокоило.

– Что случилось? – бас Саши прозвучал мягко, но требовательно, не отвертишься. – И откуда у тебя это? – он поднял мою руку и показал татуировку на запястье.

Я не знал, что ответить. Рассказывать правду было глупо. Врать я никогда достоверно не умел, как-то этот навык не развивается у людей, мнением которых редко интересуются. Молчание затягивалось и становилось неловко просто от того, что невозможность высказаться давила на мозг.

– Альберт, – Ромашка тихонько прикоснулся к моему носу, – ты можешь нам всё рассказать, правда. Мы же семья.

Я посмотрел налево и встретил мягкий взгляд, посмотрел направо и увидел кивок, опустил глаза, вдохнул судорожно… И меня прорвало. В какой-то момент я перестал контролировать свои действия. Мимики и жестов стало мало, пришлось встать с кровати. Опекуны наблюдали, как их белёсый воспитанник мечется по комнате, размахивая руками и чуть ли не на крик срываясь. В трусах. С красными глазами. Покрытый неровным румянцем.

Красавец, чёрт возьми!

В кучу свалилось всё: дурацкая школа с её правилами, первые унижения, универ с толпой безразличных кукол вместо людей, отношение к сексуальным меньшинствам, политике, системе образования. Даже горбатые уроды и надменные сволочи промелькнули в моём спиче, но вскользь. Когда нить повествования была потеряна, а запал растрачен, я сел на пол совершенно обессиленный и понял, что просто хочу спать. Плеча коснулась холодное стекло стакана. Остывший глинтвейн не очень вкусный, но мне почему-то стало легче.