Вечером Лыков пошел к полуротному отпрашиваться в охотники. К своей радости, он увидел там ефрейтора Голунова.
– Ты как? – спросил Калина Аггеевич. – Штаны сухие остались?
– Вроде да.
– Ну, живой, и слава богу.
– Один раз только выстрелил, – признался Алексей. – Вроде бы и прицелился как надо, а не попал.
– Настреляешься еще, – утешил его ефрейтор. – Война завтра не кончится.
– А Гиляровский вон троих свалил!
– Это из четвертого батальона? Да он известный болтун!
– Нет, я верю! Он на медведей с детства ходит, стрелок отличный.
– То его грехи.
– Почему грехи? Война же!
– И на войне лишнего на себя не бери, – строго сказал Голунов. – Под пулями ты побывал, задачу выполнил, позицию захватил. Что еще надо? Зачем обязательно кого-то жизни лишать?
– Он, Гиляровский этот, зовет меня в полковую охотничью команду.
– В полковую? – впервые заговорил Агафонов. – Я против! Зачем вам туда? У вас, я заметил, есть военная жилка. Останетесь в роте, через полгода сделаетесь унтер-офицером. А охотничья команда для авантюристов. Да еще для таких, как Калина Аггеевич.
– А он не авантюрист? – не удержался от вопроса Лыков. Поручик улыбнулся:
– Нет. Голунов – натурный[7] человек. Да к тому же опытный одиночный боец. Такие люди на вес золота, и их не надо использовать в общем строю. В разведке от них очень большая польза. От вашего Гиляровского, наверное, тоже есть польза. Но там много напускного, много хвастовства. Не удивлюсь, если Голунов тоже прихлопнул в бою несколько турок, но никому об этом не треплет. А, Калина Аггеевич?
– Турок я вам оставил, а сам искал черкесов, – ответил тот серьезно.
– Каких черкесов?
– Тех, что нашим охотникам головы отрезали.
– Нашел? – встрепенулся Агафонов.
– Нашел…
В голосе ефрейтора прозвучали зловещие ноты. В отличие от бахвалившегося Гиляровского он не приписывал себе подвигов, а скорее недоговаривал.
– И что?
– Кого догнал, того наказал, – лаконично ответил Голунов и перевел разговор на другое:
– Ваше благородие, – сказал он, – разрешите лучше Лыкова мне забрать! В команду левой колонны.
– Зачем? – насторожился поручик.
– Тут его этот актеришка испортит. Не выдержит Алексей, все равно уйдет в охотники. Уж лучше под мою руку.
Полуротный задумался. Прошелся туда-сюда… Только теперь Алексей заметил, что он прихрамывает.
– Контузило, пустяк, – сообщил Агафонов, перехватив его вопросительный взгляд. – Ну а вы, Лыков, что думаете? Куда больше хочется?
– Больше – к Калине Аггеевичу, – сразу же сказал тот.
Поручик вздохнул:
– Эх… Были бы вы военный человек, знали бы, как нужны в ротах кандидаты в унтер-офицеры…
– Я не хочу делать военную карьеру, – торопливо доложил Алексей.
– А чего ж тогда на войну пошли?
– Испытать себя. И послужить правому делу.
Агафонов посмотрел парню в глаза, словно хотел понять, где тот соврал. А может, его покоробило «правое дело»? Наконец поручик сказал:
– Хорошо. Поступайте в команду левой колонны. Сочините рапорт, я отдам его на подпись капитану.
– Есть!
– И… держитесь там ближе к Калине Аггеевичу.
– Есть!
Так для вольноопределяющегося Лыкова началась новая жизнь на войне.
14 апреля Рионский отряд взял с боя позицию на высотах Муха-Эстаде и остановился для перегруппировки. Пассивная фаза затянулась на две недели. Это было вызвано отвратительным состоянием дорог в захваченной местности. Штабисты и интенданты с ужасом обнаружили, что на границах Турецкой Гурии все дороги кончаются. Начали четверить обозы
