Или, скажем, земля встречает море каменными бастионами. А море обижается на такой прием, швыряет на эти бастионы пенные валы, ревет и неистовствует, точно собирается разрушить укрепления и взять их штурмом.
Но бывает и по-другому, как, например, здесь, в Блекинге. Земля приветливо расступилась холмами, мысками и островами. И море в ответ разделилось на фьорды и проливы; они будто обнимают друг друга. И кажется, что именно здесь, в Блекинге, море и земля встретились, к взаимному удовольствию.
Можно понять. Сами подумайте: море… огромное, пустынное, ему нечем заняться, кроме как бесконечно катить гигантские серые валы. Вот оно подходит к земле, видит первые шхеры, первые острова и бросается на них, смывает всю зелень, смывает вообще все, что попадется, пока острова не станут такими же голыми и серыми, как оно само. Все-таки развлечение. Со вторым рядом происходит то же самое. И с третьим – острова выглядят так, точно по ним прошлась банда разбойников. Ничего не оставлено. Но островов все больше и больше, они совсем крошечные… и море понимает, что земля выслала ему навстречу малых детей. Просят пощады. И волны делаются пологими, штормы стихают, траве и кустам дозволено расти в расщелинах и на склонах. В конце концов море, будто устав от собственного величия, становится спокойным и ласковым. Даже малыши решаются лезть в воду. Море, должно быть, само себя не узнает – таким оно стало светлым и приветливым.
А теперь подумайте о земле, или, как ее называет ворон Батаки, суше. Однообразная, скучная… плоские поля, между полями кое-где березовые рощи или лесополосы. Может показаться, что у земли и других мыслей-то нет, кроме как о репе, картошке и овсе. Ну, еще о соснах и елях. И вдруг неведомо откуда является морской залив и режет это все пополам. Суша не особенно по этому поводу огорчается – подумаешь, обсажу березой и ольхой. Что я, озер не видала? Потом является другой залив. И с другим та же песня – ольха, березы. Ива кое-где. Беда небольшая. Что с водой церемониться?
Но фьорды становятся все шире и длиннее, рассекают поля и леса, и суше уже трудно делать вид, что она этого не замечает.
– Уж не само ли море сюда явилось? – наконец догадывается суша. – С морем совсем другой разговор!
И начинает срочно прихорашиваться, примерять венки из полевых цветов, запускать ручейки и родники. Вместо мрачных сосен и елей появляются дубы, липы и каштаны. Равнодушная ко всему суша постепенно превращается в прекрасный парк, каких нет даже в королевских дворцах. И когда она в таком виде является на встречу с морем, она тоже, как и море, не узнает саму себя.
Конечно, сейчас всего этого не увидишь, надо дождаться лета, но мальчуган все равно не мог не почувствовать, как мягка и дружелюбна окружающая его ночь. И ему было совсем не страшно.
Он потянулся и хотел было залезть под крыло Белого, но вдруг услышал снизу леденящий душу вой. Мальчик подошел к краю. На поляне, прямо под балконом, стоял лис. Шкура его в таинственном лунном свете казалось серебряной.
Он не отказался от преследования. Он бежал очень долго, из последних сил догнал стаю и сразу понял, что до гусей ему опять не дотянуться. И завыл – от злости, обиды и разочарования.
Вид у него был такой, будто он поет серенаду.
Мальчик спрятался за балясиной.
От такого воя проснулась и Акка, она всегда спала очень чутко. Акка не видела лиса: у гусей почти нет ночного зрения, – но узнала его по голосу:
