– Хотел тебе рассказать, Эрик, – начал старый пастух, – одну историю. Ты же знаешь, в старые времена и люди и звери были куда больше, чем сейчас. Огромные были звери и огромные люди. Даже бабочки были огромные, жуткое дело. И жила-была бабочка в несколько десятков километров длиной, а крылья широкие, как озера. И крылья эти были необыкновенной красоты! Представь только, темно-синие, с серебряным шитьем и оторочкой! Такие крылья, что все на земле поднимали головы, смотрели на эту бабочку и думали: до чего же красиво!
И сама бабочка красивая. И крылья – заглядение. Одна беда – слишком большая. Большая чересчур. Даже с такими огромными крыльями летать ей было нелегко. Пока над землей, обходилось. И обошлось бы, будь она поумней. Но нет, взбрело ей в голову полетать над водой. Решила пересечь Балтийское море. И только пустилась в путь, начался шторм. Ты только представь, Эрик, бабочкины крылья и балтийский шторм! Крылья, конечно, большие, но все же бабочкины… У бабочек крылья хрупкие, какими бы ни были большими. Ясное дело, ветер начал трепать их и рвать, пока не оторвал совсем. И наша бабочка грохнулась в море. Волны ее носили, носили, пока она не зацепилась за скалы у берегов Смоланда. Там она и осталась лежать.
И я все думаю, Эрик, будь это на земле, она бы давно рассыпалась в прах. В воде-то другое дело. Пропиталась известью и окаменела. Помнишь, мы на берегу находили камни – то улитку, то еще что-нибудь. Окаменелости. И вот мне кажется, что с нашей бабочкой произошло то же самое. Она превратилась в узкую, длинную скалу в море. Как ты считаешь, возможно такое?
– Давай, давай! – поощрительно кивнул молодой. – Интересно, куда ты клонишь.
Старик помолчал и робко посмотрел на товарища, точно боялся, что тот поднимет его на смех. Но парень продолжал жевать и, поймав его взгляд, опять покивал.
– И как только бабочка превратилась в известковую скалу, ветер принес множество разных семян – и трав, и кустов, и деревьев… всех, кто пожелал поселиться на этом острове. Но не так-то легко было пустить корни в холодном и гладком камне. Поначалу ничего, кроме осоки, не росло. Немало времени утекло, прежде чем появились и овсяница, и солнцецвет, и шиповник. Но даже и нынче не так уж много растений в альваре. Покрыть скалу у них силенок не хватает – везде камень. А пахать там и смысла никакого нет – слой земли в палец, не больше. А дальше – скала. А раз уж ты согласился, что альвар и все эти скалы – не что иное, как окаменевшая бабочка, имеешь право спросить: а побережье? Откуда оно-то взялось?
– Интересно бы узнать, – ухмыльнулся с набитым ртом молодой.
– А вот откуда… Не забывай, что бабочка, то есть наш Эланд, лежала в воде очень долго, и море начало постепенно наносить разный хлам: и водоросли, и песок, и ракушки, и ил со дна. Постепенно образовались широкие берега, где может расти все что хочешь: и деревья, и цветы, и рожь, и пшеница. А на самой спинке никто и не живет – только овцы да коровы пасутся. Из птиц разве что чибисы да ржанки. И не строят там ничего. Ветряные мельницы да пара каменных лачуг. Для таких бродяг, как мы с тобой. Только от ветра укрыться и то тесно. А на побережье и сады, и хутора, и церкви. Там и рыбалка… целыми деревнями рыбу ловят. Даже город есть.
Он умолк и снова посмотрел на молодого. Тот уже складывал в котомку остатки еды.
– Куда ты клонишь? – повторил он.
