– Почему ты живешь одна? Где твои родители?
– Воу-воу. Так сразу? Познакомиться захотели? Или хотите им рассказать о том, что я вытворяю? – девушка засмеялась.
– Нина, я не собираюсь им что-то говорить. По крайней мере, пока. Надеюсь на то, что мы помиримся, раз уж живем целый год рядом друг с другом, – веду Моцарта на площадку, удерживая его за поводок. Мопсу так не терпелось подцепить какую-нибудь самку прямо на улице, так что рвался чуть ли не к каждой собаке мимо нас проходящей.
– Почему вас так это волнует? Я взрослая, имею право жить одна.
– Я беспокоюсь за другое. У тебя с родителями плохие отношения?
– Это вы с чего взяли? Исходя из моего внешнего вида и того, что я слушаю? – Рябова резко остановилась. Мне пришлось тоже затормозить и услышать недовольное фырканье Моцарта.
– Давай на чистоту. Твое поведение оставляет желать лучшего. Мне все равно, как ты выглядишь и что слушаешь – моя младшая сестра увлеклась роком в пятнадцать и превратилась в готку. Но это не отменяет того факта, что я ее люблю и отношусь, как и до ее внезапного преображения.
– Поведение? И что же с ним не так?
Я надеялась, что после того, что я ей скажу, мы не рассоримся вновь. Сейчас наоборот хороший шанс подружиться с Ниной.
– Пойдем сначала я Моцарта отпущу побегать, – киваю головой в сторону площадки, чтобы уже там расположиться на скамейке и спокойно поговорить.
– Моцарт? Что за странное имя у собаки? – девушка вновь оттаяла и даже тихо рассмеялась, последовав за мной.
– Это надо спрашивать у настоящего хозяина собаки. Но я думаю из-за того, что он засыпает под классическую музыку и спит, как младенец.
Мы прошли на территорию для выгула, я сняла поводок и отправила мопса пойти побегать, принюхаться и поиграться. Ему нравится здесь. Виляя своим хвостиком, он рванул в самый дальний угол.
Я же села на единственную скамейку, похлопав ладонью рядом с собой. Нина приняла мое приглашение сесть.
– И так что же не так с моим поведением?
– Ты ведешь себя как маленький ребенок. Да, ты имеешь полное право жить так, как хочется тебе, слушать любую музыку. Но понимаешь, порой ты разговариваешь со взрослыми, с той же самой Людмилой Валерьевной, как с девочкой. Огрызаешься, не даешь никому отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Ладно я – моя работа у меня в квартире, но другие наши соседи – обычные люди, которые устают и хотят тишины. С тобой трудно договориться, Нина.
– Хах. По сути, я ни от чего не сбежала. Также осталась в этой клетке, где всем вечно некомфортно, – девушка тяжело вздохнула и откинулась спиной назад, поднимая свои глаза на темное небо. Рядом стоящий уличный фонарь освещал ее бледное лицо, за боевым раскрасом которого, пряталась милая девушка.
– Значит родители тебе все запрещали?
– Не то слово. Я для них – как демон во плоти. Ужасная музыка, ужасный вид, плохие оценки, стремный характер. В общем, полный отстой.
– Это мне кое-кого напоминает, – улыбаюсь я.
– Кого?
– Меня. Боюсь, как бы я потом не стала такой же, как и мама. Она вечно все запрещала, и мне, и моей сестре. Поэтому мы от нее сбежали куда подальше.
– Серьезно? Мне наоборот казалось, что вы из хорошей семьи, хоть по вашему внешнему виду и не скажешь. Вечно в краске, какая-то нервная, – начала перечислять Нина, загибая пальцы, а я ее остановила одним движением руки, чтобы не слушать этого стыда.
– Уж прости, такова моя работа. Не всегда бываешь в прекрасном расположении духа и в опрятном виде. Да и не для кого мне наряжаться. Живу одна, ни парня, ни мужа. Моя работа – вот моя жизнь, – мы с ней встретились глазами.
