– Гениально! – похвалил меня Генка. – Есть тут один, уже неделю как. Не сегодня, так завтра списали бы.
«Отказником», судя по бирке, оказался некий Сергей Ивашечкин.
– Чё с лицом у него? – спросила я. – Как из фильма «Челюсти»…
– Долго лежал. Когда долго – дурнеть начинают, – ответил Генка.
Муха привел его в порядок, исполнив санитарные обязанности. Я вызвалась намалевать тату – как у Васи Гнедого. Фломиками, тушью. Этого добра у меня полно в сумочке, впрочем, как у любой студентки художки. Не отличишь от настоящей наколки, пообещала я. Спросила только у Мухи про цвет и расположение.
– На левой руке, – вспомнил он. – ВАСЯ – по букве на каждом пальце, кроме большого.
– А солнце какое?
– Ну, какое… Примитивное, как на детских рисунках. Полукруг и стреляющие лучи.
Возилась я недолго. Только командовала, как хирург в операционной: «Салфетку!.. Так… Тальк есть? Давай!.. Теперь лак для волос – я видела его, вон там на полке… Готово».
Получилось, на мой взгляд, хорошо:
– Даю гарантию. Полгода.
Костя восхищенно присвистнул – ну ты, Юлька, талант!
– С рожей как поступим? – спросил Генка. – Муха, он похож хоть немного на Васю?
– У того была морда круглая, как тыква. Ну, и этот… тоже мордастый. И тоже лысый. Что-то около того.
– Может, пакет на голову? И все тут. Скажем – так прибыл. А что? Уже было такое, нюхача прямо с пакетом на голове привезли, – предложил Генка.
Так и сделали. Нарядили покойника в костюм, оставленный братками. Руки на груди замком сложили. На голову приспособили пакет «Марианна» – тот, что с изображением героини сериала «Богатые тоже плачут». И – в гроб, в траурный зал.
Братки вернулись через час. Мрачный, сплюнув, вежливо поинтересовался, почему на коллеге пакет. Генка, не моргнув глазом, ответил – как приняли, так и возвращаем, но пакет лучше не снимать, там ужас-ужас. И предложил сразу гроб заколотить. Смугловатый даже подмигивать перестал – вылупился на покойника. А что там увидишь? Пакет с женщиной в шляпе, рыжий бархатный пиджак, руки замком и – всё. То, что ниже – покрывалом прикрыто. Братки, заметив знакомые тату на руке приятеля, успокоились. Но все же сказали, что заминку надо бы отработать.
– Как? – спросил Костя. – Денег у нас нет…
Смугловатый запел нарочито гнусавым голосом:
– «Рюмочка Христо-ова. Откуда? Из Росто-ова. Деньги есть? Нема. Значит, вам хана».
– Могу спеть на похоронах, – вдруг вызвался Муха, – под гитару. Хотите?
Мрачный оживился:
– «Кольщика» Круга умеешь?
– А то!
Мрачный направился было перекурить на воздухе, пока парни гроб заколачивают. Но у выхода вдруг остановился в задумчивости. Резко обернулся, подскочил к покойнику. Сорвал пакет с головы. И – отшатнулся. Аж на Смугловатого налетел. Оба с ужасом вытаращились.
Мы оцепенели. Я стала лихорадочно соображать, куда бежать – в дверь или в окно. Но еще не выбрала. Если в окно, мелькнула мысль, то надо вперед ногами.
В углу зала стояла авоська с продуктами – кто-то оставил. Сквозь сетку виднелись буханка хлеба и кефир в стеклянных бутылках, с такой зеленой алюминиевой крышечкой. Костя схватил авоську и намотал концы сетки вокруг ладони.
Стоим в напряжении, молчим. Мрачный тоже молчит. Потом сплюнул, глубоко вздохнул:
– Запытали Васятку. Страсти какие. На себя не похож.
– Ничего, посчитаемся за кореша, – процедил Смугловатый.
– Эх, Васятка… – опять вздохнул Мрачный.
Муха, взяв гитару, уехал вместе с братками. А мы выдохнули. Генка сложился пополам от смеха. На него напала икота:
