Спускаясь вниз, путники увидели одно из больших пиренейских ущелий, ведущих в Испанию. Оно сверкало своими зубцами и башнями при последних лучах заката, внизу виднелись желтоватые макушки лесов, а в отдалении сияли горные вершины, еще тронутые багрянцем.
Сент-Обер стал отыскивать глазами городок, к которому направили его жители Боже и где он намеревался остановиться на ночлег. Но пока не видно было никаких признаков жилья. Кроме той дороги, по которой они ехали, другой не было, так что в верности направления нельзя было сомневаться. С тех пор как они выехали из Боже, им не попадалось никаких побочных тропинок или перекрестных дорог, которые могли бы смутить их или ввести в заблуждение.
Солнце близилось к закату, и Сент-Обер торопил возницу, приказывая ему ехать как можно скорее. Он чувствовал снова приступ болезненной слабости и жаждал отдыха после дня, проведенного в дороге. Между тем вдали показался какой-то длинный обоз, состоявший из вереницы нагруженных мулов, людей, лошадей. Он тянулся по склону противолежащей горы и то появлялся, то исчезал за лесом, так что численность его никак нельзя было определить. Что-то блестящее вроде оружия сверкало в лучах заходящего солнца; мелькали военные доспехи на людях в авангарде, а также и среди обоза. Когда караван спустился в долину, из-за леса показался арьергард. И вскоре обнаружилось, что это отряд войска, сопровождающий шайку контрабандистов, которые везли запрещенный товар через Пиренеи и по дороге были захвачены солдатами.
Путешественники так долго замешкались среди увлекательных и живописных гор, что ошиблись в своем расчете достигнуть Монтиньи на закате солнца. Но, подвигаясь вперед по долине, они увидали на незатейливом мосту, перекинутом между двух высоких утесов, группу детей, которые бросали камни в поток, протекающий внизу, и наблюдали, как камень погружался в воду, вскидывая целый сноп белой пены и издавая глухой шум, которому вторило эхо в горах. Под мостом открывалась далекая перспектива долины с водопадом, низвергающимся между скал, и хижиной на утесе, осененной соснами. Судя по всему, отсюда недалеко было до какого-нибудь небольшого городка. Сент-Обер велел вознице остановиться и стал звать ребятишек, чтобы расспросить их, далеко ли до Монтиньи, но из-за расстояния и рева потока его голоса не было слышно, а кручи у моста были такой страшной высоты и так отвесны, что вскарабкаться на них было бы невозможно людям непривычным. Поэтому Сент-Обер не стал попусту терять время. Они продолжали ехать еще долго после наступления сумерек. Дорога была такая ухабистая, что, считая безопаснее идти пешком, все трое вышли из экипажа. Всплывал месяц, но свет его был слишком слаб, чтобы сослужить им службу. Осторожно пробираясь по дороге, они вдруг услыхали звон к вечерне из какого-то монастыря. В сумерках нельзя было различить что-либо похожее на здание, но звуки, казалось, раздавались из леса, на высотах с правой стороны. Валанкур предложил пойти разыскивать монастырь.
– Если нас не пустят туда на ночлег, – сказал он, – по крайней мере нам, наверное, объяснят, далеко ли до Монтиньи, и укажут дорогу.
Он поспешил уйти, не дожидаясь ответа Сент-Обера, но тот остановил его:
– Я очень устал и ничего так не желаю, как отдохнуть. Мы все вместе отправимся в монастырь. У вас такой цветущий вид, что вы можете поневоле испортить нам дело, а когда монахи увидят меня и измученную Эмилию, то едва ли откажутся приютить нас.
