Услыхав это, Сент-Обер решил все-таки ехать к замку и подвергнуться риску получить отказ. Поэтому он попросил крестьянина показать Михаилу дорогу, обещая вознаградить его за труд. Человек, помолчав немного, ответил, что идет в другую сторону по делу, но что тут нельзя заблудиться – стоит только въехать в аллею, которую он и указал издали. Засим поселянин пожелал путникам спокойной ночи и быстро ушел.
Экипаж направился к указанной аллее. Михаил слез с козел, чтобы отворить ворота, и они поехали между двух рядов старых дубов и ореховых деревьев, образовавших своими сплетенными ветвями высокий свод над головами. Было что-то такое мрачное и пустынное в этой аллее, там стояла такая жуткая тишина, что Эмилия вздрагивала от неприятного чувства и, вспомнив, каким тоном крестьянин отозвался о замке, стала придавать его словам таинственное значение, которого сначала и не уловила. Она старалась, однако, отогнать эти страхи, думая, что они навеяны ее мрачно настроенной фантазией, чувствительной к малейшему впечатлению. Экипаж медленно подвигался вперед. Совсем стемнело, а кроме того, ухабы на дороге и часто попадающиеся выпуклые корни деревьев заставляли ехать осторожно. Вдруг Михаил совсем остановился. Сент-Обер, высунувшись в окно, чтобы осведомиться о причине остановки, увидел какую-то фигуру, двигавшуюся на некотором расстоянии вдоль дороги. В потемках невозможно было различить, что это, и Сент-Обер приказал Михаилу ехать дальше.
– Место уж больно дикое, – возразил возница, – жилья нигде не видать… Не лучше ли, ваша милость, поворотить назад?
– Поезжай еще немного дальше, если мы и тогда не увидим жилья, тогда вернемся на большую дорогу, – решил Сент-Обер.
Михаил нехотя повиновался. Он тащился шагом, и Сент-Обер опять высунулся из окна, чтобы несколько подогнать его, но опять увидал ту же фигуру. Он несколько встревожился. Вероятно, мрачность обстановки делала его непривычно пугливым. Остановив Михаила, он велел ему окликнуть человека, идущего по аллее.
– А что, ваша милость, если это разбойник? – заметил Михаил.
– Ну так повернем обратно, тем более что я не вижу здесь и следов жилья…
Михаил тотчас повернул экипаж и пустил мулов быстрой рысью, как вдруг раздался чей-то голос из-за деревьев слева. Это не был зов или приказ остановиться. Голос был густой, глухой, почти нечеловеческий по звуку. Возница ударил по мулам и поскакал сломя голову, невзирая на темноту, ухабы и толчки; он ни разу не остановился, пока не достиг ворот, ведущих на большую дорогу, – там только он поехал более умеренным шагом.
– Мне очень дурно, – сказал вдруг Сент-Обер, схватив руку дочери.
– О боже мой, тебе хуже, отец! – испуганно воскликнула Эмилия. – Тебе хуже, а некому помочь! Что делать?
Сент-Обер прислонился головой к ее плечу, а она обняла его рукой за талию и велела Михаилу опять остановиться. Когда замолкла трескотня колес, издали послышались звуки музыки: для Эмилии то был желанный голос надежды.
– О, тут где-то близко жилье! – сказала она. – Скоро можно будет добыть помощь!
Она стала прислушиваться; звуки неслись издалека, как будто из глубины леса, окаймлявшего дорогу. Взглянув в ту сторону, она увидела при слабом свете месяца нечто похожее на замок.
Но достигнуть его было бы трудно. Сент-Обер был слишком нездоров, чтобы вынести тряску экипажа. Михаил не мог отойти от своих мулов. А Эмилия, поддерживавшая отца, боялась оставить его, да и было страшно отважиться уйти так далеко – неизвестно куда и неизвестно к кому. На что-нибудь, однако, надо было решиться немедленно. Сент-Обер приказал Михаилу ехать вперед потихоньку. Но не успели они сделать несколько шагов, как больной лишился чувств, и экипаж снова остановился. Сент-Обер лежал без движения.
