Поездка закончилась на подъездной дорожке «Стрекозы». Чаплин вышел из машины, взмахнул тросточкой и зашагал к дому, хищно осматриваясь по сторонам. Цепким взглядом он высматривал, что бы такое опрыскать, чтобы сделать невидимым. По пути ему попался почтовый ящик, который деревенский почтальон ежедневно заполнял корреспонденцией. Недолго думая, Чаплин опрыскал его, и ящик растворился в воздухе. Лишь палка-основание продолжала стоять. А я задумался о том, что, несмотря на свой статус знаменитости, Чарли Чаплин остался, в сущности, тем же ребенком, мальчуганом, которому свойственна тяга к простым шалостям.
– Корреспонденцию сегодня уже привозили? – спросил Уэллс, выходя из машины.
Штраус взглянул на часы и ответил:
– Может и да, а может и нет. Наш почтальон никогда не славился пунктуальностью.
Мы направились вслед за Чаплиным, который снова хищно осматривался по сторонам в поисках того, что еще можно сделать невидимым. Уэллс начал уже опасаться за сохранность своего имущества и, судя по нахмуренным бровям и встопорщенным в возмущении усам, уже подсчитывал прибыль от заказа Чаплина и убытки от его возможных экспериментов.
Уэллс отпер дом, и мы вошли внутрь. В течение часа Чарли Чаплин расхаживал по дому, опрыскивая все вокруг.
Я старательно запоминал места, чтобы потом не забыть и не пропустить что-либо из мебели, но вскоре почувствовал, что не справляюсь с этой задачей. Уэллс, заметив мое замешательство, сказал, чтобы я не тратил время попусту, поскольку у него на всякий подобный случай составлен подробный план каждого его дома. Так что по нему будет легко восстановить прежний облик усадьбы. Чаплин играл с невидимостью, как со своей ролью на кинематографической площадке, полностью отдаваясь процессу.
Неожиданно он остановился, повернулся и, нахмурившись, сказал:
– Позвольте дать вам совет, Уэллс.
– Буду премного благодарен.
– Фиксируйте все ваши эксперименты на кинопленку. Я пришлю вам хороший киноаппарат. Ваши записи станут достоянием истории. К тому же вы сможете пересматривать их, чтобы увидеть и утвердиться в правильности пути. Или, наоборот, увидеть свои ошибки.
Я обрадовался. Киноаппарат стоил больших денег, да и в свободной продаже его не было. Так что Чаплин реализовывал мечту Уэллса, о которой он так часто говорил мне.
Мой взгляд скользнул мимо окна, и я увидел на подъездной дорожке деревенского почтальона – Джона Уотсона. Он стоял перед деревянным столбиком, который ранее завершался почтовым ящиком. Но теперь его не было, и Уотсон не знал, что с этим делать. Он с умным видом осматривал место, где раньше был почтовый ящик, потом протянул руку и попытался потрогать палку-основание. Наткнулся на что-то, что на ощупь напоминало почтовый ящик, только невидимый, тут же отдернул руку, будто получил сильный ожог. Отчего-то затряс ею в воздухе и испуганно уставился на палку-основание, над которой ничего не было.
Я обратил внимание Чаплина на страдания почтальона, и он с жадным интересом стал наблюдать за ним. Казалось, он впитывал все, что видит, запоминал каждое движение, каждый жест и мимику лица, повторяя при этом беззвучно все, что запомнил. Так я увидел, как великий актер собирал свои роли, готовился к ним. Наблюдая мир, он запоминал его, чтобы потом, переработав, выплеснуть на киноэкран в новой картине.
Почтальон еще долго кружил вокруг ящика, пытаясь сообразить, почему он его не видит и есть ли вообще этот ящик. Наконец ему надоели эти танцы вокруг шеста, он снял фуражку, утер пот со лба и, почесав голову, вернул фуражку на место. Он вытащил из сумки конверт и попытался положить сверху палки-основания. Конверт, оказавшись на крышке невидимого почтового ящика, повис в воздухе, чем изрядно напугал суеверного почтальона. Он осенил себя крестом, бросился со всех ног к велосипеду и вскоре уже крутил педали, только направлялся не дальше по маршруту, а в сторону храма, где служил глава местной общины преподобный Дэймонд О’Рэйли.
