Все здесь противилось присутствию землян – даже воздух был ядовит, наполнен какими-то раздражающими веществами.
Если Ставрос почувствовал что-либо, то не подал вида. Он позволил регулам обращаться с собой как со старшим регулом, и в совершенстве сыграл свою роль, когда те почтительно подняли его и опустили на тележку, ожидавшую внизу.
Было уже позднее утро. Солнце прошло четверть пути по небосклону. Вместо бурной и шумной встречи в порту их ждала какая-то зловещая тишина. Казалось, что они, да молодые регулы – единственные живые существа в порту.
И вдалеке в горах виднелось нечто, заставившее сердце Дункана учащенно забиться. Безотчетный страх стиснул его желудок. Он увидел зловещие силуэты четырех конических башен, образующих приземистую неправильную пирамиду.
Эдун мри. Дункан знал, что на Кесрит есть эдун. Он видел фотографии развалин эдуна на Нисрене. И все же он не был готов к тому, чтобы увидеть эдун так близко здесь.
Эдун возвышался над городом. И казалось, ничто не могло спрятаться от внимательных глаз, наблюдающих сквозь узкие окна башен.
Башни возвышались, мрачные, темные, зловещие, чужие, враждебные. Они напоминали, что здесь, на Кесрит, существует и третья сторона, с которой придется считаться во время переговоров.
– Быстрее, быстрее, – повторил регул, то ли раздраженный задержкой, то ли проследивший взгляд Дункана. Но Дункан не захотел обострять отношений. Он опустил голову и вошел в закрытую тележку, где отфильтрованный воздух был очищен от кислого жгучего запаха, раздражавшего человеческое горло.
Тележка помчалась к городу по дороге, выложенной плитами из грубого песчаника. Скорее всего, она везла их в новую тюрьму, ну разве что более просторную, чем та, из которой они вышли.
Ньюн обычно проводил все дни в горах. Там он бегал, охотился, упражнялся с оружием – в общем, старался заполнить пустоту дней.
Но сегодня ничто не могло заставить его удалиться от эдуна. Он подошел к башне Сенов, на вершине которой был пункт передачи и приема сообщений, постоял в нерешительности у главного входа, а затем, уступив грызущему душу нетерпению, повернулся и побежал на свой наблюдательный пункт на дамбе. Он забрался на белый камень и стал до рези в глазах всматриваться в направлении порта, стараясь уловить малейшее движение.
Он уже очень давно не ждал ничего хорошего, и теперь наслаждался ожиданием. Им владели противоречивые чувства, и все же он не мог забыть постоянного соперничества с Медаем и теперь, по прошествии стольких лет, признавался себе, что во многом завидовал кузену. Сейчас Ньюн старался забыть все враждебные чувства, ему хотелось увидеть Медая, он хотел этого страстно, отчаянно – пусть будет все, что угодно, только не одиночество, только не постоянное ощущение того, что эдун медленно, неотвратимо погибает.
И в глубине души у него шевелилась маленькая надежда, что когда вернется Медай, первый из многих ушедших, он подтолкнет госпожу к действиям и тогда будут предприняты меры, направленные на спасение Народа.
Он сидел сейчас, как сидел уже тысячи дней до этого дня, стараясь найти хоть что-нибудь, что привлекло бы его внимание, отогнало печальные мысли. Ползающие насекомые, загадочно покачивающиеся па ветру цветы, посадки и старты кораблей в порту. Каждый прилет мог означать появление чего-то нового, что изменит всю ситуацию на планете. Все было, как обычно. Даже воздух казался живым. Сердце Ньюна бешено билось, мышцы были напряжены так, что ломило спину и грудь. Вдруг он замер, затаив дыхание. Он заметил внизу движение и молил богов, чтобы это не оказался обман зрения.
