– И слава богу. Нам хоть поменьше работы будет.
Ирина улыбнулась. Память – коварная штука. Перед глазами совершенно ясно стояла бетонная урна с окурками, куда они с сестрой извергали селедочное масло, серебристая решетка радиатора, открытый папин портфель, который он поставил им с сестрой на колени, когда они сели в машину, со строгим указанием тошнить именно туда, а не на великолепные бархатные сиденья, сами сиденья восхитительного малинового цвета, а лицо человека, пришедшего на помощь, совершенно изгладилось из памяти. Вот так и делай добрые дела…
– Извините, что о таких вещах за столом, – спохватилась Ирина, – надеюсь, не испортила вам аппетита.
Павел Михайлович заметил, что в юности, работая следователем, столько всякого повидал, что теперь испортить ему аппетит практически нереально.
Официантка принесла икру в специальной посудке, похожей на очень маленькую чашку, соединенную с большим блюдцем, наполненным льдом. А когда она разложила приборы, Ирина поняла, что зря считала, будто умеет красиво и правильно есть. Многочисленные вилки и ножи представляли для нее настоящий ребус этикета.
– Не как в буфете «Октябрьского»? – ухмыльнулся Павел Михайлович.
Ирина покачала головой.
– А выступление-то вам понравилось?
– Думаю, что да, хотя мы сидели так далеко, что почти ничего не видели, но все равно поняли, какой это высочайший класс. Смешно, мы с сестрой потом подслушали, как папа говорил маме, что номер «Ночь на Лысой горе» настолько эротичный, что ему было неловко смотреть на сцену вместе с дочерьми, и долго сокрушались, как это мы увидели что-то интересное запретное и ничего не поняли.
От хороших воспоминаний Ирине стало весело, она залихватски намазала икру на булочку первым попавшимся ножиком и съела.
– Нет, это не селедочное масло, – сказала она, поймав выжидательный взгляд Павла Михайловича.
– А вы привыкайте, Ирина Андреевна, привыкайте. Возможно, скоро будете сюда частенько заглядывать.
– Да не дай бог!
Председатель выпрямился, давая понять, что шутки кончились:
– Ирина Андреевна, дорогая, как вы думаете, почему я именно вам поручаю это дело? Зная вашу принципиальность и порядочность, нагружаю именно вас, хотя мог бы расписать Долгачеву, который ради карьеры засудит родную мать и глазом не моргнет?
Ирина пожала плечами:
– Действительно… Не хочу хвастаться своей принципиальностью, но в коллективе есть более подходящие кандидатуры для осуществления телефонного права. Меня-то зачем каждый раз ломать?
– Я ведь не вечен, Ирочка.
– Павел Михайлович…
– Знаю, знаю, всех вас переживу, но не забывайте, кроме естественных причин я могу получить повышение.
– А…
– Тсс! Боюсь сглазить, а то чем похвалишься, без того и останешься. Ничего еще не решено.
– Молчу-молчу.
– Но если все получится, то я хотел бы видеть на своем месте именно вас, Ирина Андреевна.
Ирина сглотнула и схватила стакан с водой. После рождения Володи она оставила всякие амбиции и не думала, что слегка приоткрывшаяся перспектива вызовет в душе такое сильное волнение, сравнимое разве что с первым поцелуем. Даже руки задрожали, фу, противно.
Сделав несколько глотков, и с неудовольствием заметив, что губы оставили след помады на тонком стекле, Ирина приказала себе не обольщаться, не надеяться, но в то же время и не сдаваться заранее. Будет действовать по методу Карлсона: спокойствие, только спокойствие.
Павел Михайлович наблюдал за ней с тихой и мудрой улыбкой на устах.
