Мы увидели, как на воде сначала появились несколько пузырей, потом голова рядового Ихтиандра. Не вылезая из воды, он обернулся, посмотрел на нас и, убедившись, что мы видим, сделал рукой знак, типа «все в порядке». Откуда-то из-за горизонта донеслись звуки сирены. Мы все встали.
За гигантскими травинами и исполинским, упирающимся в небеса, Древним Лопухом поднимались сигнальные дымы. Черный и белый.
– Пора. – Чиганчгук отряхнул замшевые штаны от крошек, Зоркий Сокол достал изо рта трубку, а Виннету оправил красивую, шитую бисером курточку с бахромой на рукавах и спросил:
– Надеюсь, заминировал?
– Ночью взорвем, – сказал я.
Полковник кивнул, и мы все пошли обедать. Нас звала мама.
Страсти
– Давай друг у друга попы щупать?
– Зачем?
Ее глаза загадочно и красиво расширяются:
– Это не обсуждается.
Мы лежим спинами кверху, на двух поставленных рядом кроватках в большой зале, где еще примерно двадцать таких же кроваток поставлены в длинные ряды через узкие проходы. Тихий час в средней группе детского сада № 8. Нам по 4 года.
Где-то в коридоре тяжело бухают шаги воспитательницы. Вновь становится тихо.
Она придвигается ближе:
– Ты же хочешь потрогать мою попу?
– Ну, не знаю…
– Давай, я первая.
Ее рука проникает под мое одеяльце, трусы… Я чувствую ее жесткую ладошку. Она быстро проводит рукой по моему заду и убирает руку.
– Теперь ты.
Мне становится как-то страшно и неуютно от происходящего.
– Я не хочу.
– Давай, я же трогала!
Моя рука проникает под ее одеяло, проходит под резинкой трусов и ощущает бархатистую кожу на ее заду.
В этот момент открывается дверь и, тяжело ступая чугунными ногами, кто-то идет по проходу между кроватей. Мы, естественно, закрываем глаза и замираем. Нас нет. Моя окоченевшая от ужаса ладонь чувствует, как каменеет бывший до этого мягким зад моей собеседницы.
Ноги, скрипнув половицами, останавливаются возле наших кроваток. Чьи-то руки уверенно срывают одеяло.
Пауза. Перемотка.
…Осенний день. Двор детского сада № 8.
Я стою возле лавочки, рассматриваю лежащие на земле листья, упавшие с огромной чинары. Листья безумно красивые, они изящно покрывают всю землю узорным пестрым ковром. Рядом, вся в слезах, виновато стоит моя мать. На лавочке перед нами сидят несколько огромного роста воспитательниц в белых халатах. Их зовут «Комиссия». Они раскрывают рты, кричат что-то, показывают на меня.
Передо мной со стуком падает еще один лист, потом еще. Мне становится страшно от того, что я не слышу их крика. И я думаю о тех двух подаренных отцом золотых рыбках разевающих рты в моем аквариуме. Значит, они тоже кричат. Просто никто не слышит.
Как я не стал педагогом
У нас в городке открыли филиал ВГИКа. Объявили набор на режиссерский факультет. Ректор местного учебного заведения пригласил и меня, типа преподавать позвал.
– Пойдем, говорит, попреподаешь слегонца, а в будущем году уже свой курс наберешь.
Я вяло отказывался, а он так же вяло уговаривал. Во главе угла у него как всегда стоял финансовый вопрос: – Ты-то тут живешь, местный, а педагога из Москвы где-то еще селить надо, за проезд платить и т. д. В общем, уговорил прийти на экзамены, посмотреть, чтобы я, впечатлившись мраморными колоннами, бородатыми портретами и полногрудыми студентками, не смог уже отказаться.
Я и пришел. Сам. Даже галстук надел, но это я уже лоханулся, как позже выяснилось. Колонны и впрямь были, даже две. Портрет тоже наличествовал, но почему-то без подписи и напоминал бородатостью то ли Боткина, то ли Павлова, рисовал явно местный художник-самоучка. И явно не с натуры. – На этом месте должен был висеть Эйзенштейн! – хотелось сострить мне, но острить было некому, в коридорах людей не наблюдалось. Даже вахта была пустынна, как брошенный перед отступлением дот.
