– Bon travail, – проходя мимо бросил ему Ален и по-дружески подмигнул.
Максиму стало приятно от заслуженной похвалы, а французский язык придал ей изюминку. Ален, как и, наверное, любой француз, не упускал возможности демонстрировать свой язык, по праву считающийся одним из красивейших языков, особенно во Франции. Говоря на родном языке, он был выразителен, словно записывал аудиокнигу. Максим со временем заметил интересную особенность Алена, которую даже причислил к своего рода искусству. Француз использовал язык Дюма и Гюго к месту и времени так, что все без исключения окружающие были очарованы, в особенности когда финансовый директор на своем родном ругался нецензурной бранью. Со временем благодаря этому искусству Ален перестал ассоциироваться у Максима с Митькой и напоминал скорее капитана корабля, который никак не может вернуться на лазурный берег.
– Может, он и не такой плохой мужик? – рассуждал про себя Максим, у которого от неожиданности немного подрумянились щеки, гражданские его раньше никогда не хвалили. – Может, у меня и вправду получится построить здесь карьеру, создав крутую легенду? – размечтался Макс. – А если вдруг не получится построить карьеру в разведке, пойду работать в офис, – задумчиво поглядел в окно контрразведчик.
В тот же миг холодный импульс в его мозгу заставил отвести взгляд от панорамного окна и вспомнить, кто он и сколько вложил в это «кто». Максим вспомнил о губительности поисков путей отступления, выравнивающих пульс. Это не утешительный приз, это выводящая из себя стабильность повторяющегося дня, которую он быстро распознал. Офисные оковы пчелок их рукотворного творенья, которые они называют хорошей работой.
– Все эти подлизы, интриги и тимбилдинги терпимы, пока ты играешь с ними, и совсем другое, когда они играют с тобой, – отрезал в мыслях агент.
Было уже темно. Макс вышел из офиса и направился к метро, многочисленные фары машин привычно слепили. Через минуту, погрузившись в раздумья, он перестал их замечать, как и несущие их автомобили, курсирующие нескончаемым потоком. Машины сливались, представая в подсознании как неподвижная стена. Контрразведчик думал о задании, и ни о чем больше. Он был в начале многообещающей карьеры, беззаветно отдав операции всего себя без остатка, а ощущаемая гигантская ответственность за результат придавала этому возвышенное значение. Молодость рождала неугасаемый интерес, глаза буквально горели, ему доставляла удовольствие таинственность профессии, нравилось, что он не такой, как те прохожие, что, проходя мимо, никогда бы не догадались, кто он. Максим считал, что его настоящее на порядок важнее того, чем занимаются окружающие, и имеет неоценимое значение для государства и общества. Порой ему так и хотелось сказать случайному встречному: «Эй, а ведь я рискую ради тебя, ради того, чтобы ты и твои близкие были в безопасности!»
Мужчина в красной шапке удивленно посмотрел на Максима, но не задержался и прошел мимо. Максим смотрел на него так, словно хотел что-то сказать, но не решился. Контрразведчик вдруг обнаружил, что уже дошел до метро и стоит на ступеньках спуска под землю. Повернувшись к стене, агент увидел отражение парня в черной куртке с капюшоном и в синих джинсах, изображение искажалось грязной поверхностью стекла.
– Такие минуты задумчивости делают меня странным, надо держать себя в руках, – подумал Максим и двинулся дальше.
