Однажды, когда все это рассосалось на пару минут, Влад услышал, как мама говорит по телефону:
– Нет, он еще болеет. А это кто? Полина? Да, передам.
Мама, конечно, не передала, что Полина звонила: забыла. Его друг Андрей Куйнашев тоже говорил, что звонил, но его звонков Влад не запомнил. Когда ему стало легче, Андрей навестил его и рассказал, что в школе за это время ничего интересного не произошло, все так же скучно и уныло (Куйнаш был сам унылый, если честно), только инглиш сейчас никто не ведет: какая-то беда с англичанкой. Приходит Борисовна и дает задание по учебнику, но никто не проверяет, что они там сделали, поэтому можно беситься весь урок.
– Может, только Скворцова и Извозчикова делают. В этой четверти, наверно, и оценок ставить не будут.
Но Влад все равно хотел поскорее прийти в школу: со слов Андрея выходило, что его место рядом с Полиной уже заняла Лола. Надо прийти и выдворить эту наглую жируху. Надо снова сесть рядом с Полиной. Увидеть, как она смеется. Посмотреть на ее веснушки, которые у нее заметны даже зимой.
Когда Влад вернулся, у них уже появилась новая англичанка. Она была… такая, другая. Не как Мария Иммануиловна – маленькая боевая бабуля, которая вела инглиш до этого. Новая англичанка была высокая, с темными густыми волосами и огромными глазами. Такие большущие темные глаза в их классе только у Лолы, но у той они навыкате, как у жабы, а у англичанки глаза другие: в них будто было эхо, как в колодце.
– Ты как, Влад? – спросила Полина.
– Да хорошо.
– Нога болит?
– Нет, нет…
Англичанка так посмотрела на него, что он сразу понял: она знает. У нее был такой взгляд: «Я знаю, Владик, что тебе больно, можешь ничего не говорить», – и от этого стало хорошо. Нельзя говорить о том, что тебе больно: это не по-мужски. Поэтому у женщины должны быть именно такие глаза – чтобы в них было написано: я знаю, что тебе больно. Тогда можно не врать, а просто молчать и все. Влад никогда не думал, что молчать может быть так хорошо. Смотреть на человека и молчать.
– Ваша учительница заболела. Ужасное несчастье, сломала шейку бедра. Возраст. Поэтому до конца года у вас английский буду вести я. Запишите, меня зовут Асмик Ованесовна.
– Ка-а-а-к? – пронеслось по рядам.
Она записала свое имя на доске. Почему-то доска, до этого бывшая бледной и выцветшей, как будто потемнела, и белые буквы на ней выделялись четче (потом Влад узнал, что для этого англичанка специально протерла доску сладкой водой; такой вот простой приемчик, не магия).
Кто-то присвистнул. В школе был завхоз Евгений Адольфович по прозвищу Капут, но тут наметилась новая обладательница титула «самое странное имя».
– Асмик по-армянски значит «жасмин», – сказала она и улыбнулась.
Влад посмотрел на нее и ни с того ни с сего подумал: «Бедная Мария Иммануиловна! Вдруг она больше не сможет ходить? Она ведь совсем старенькая…»
Он никогда в жизни не думал о ком-то, кому плохо. Никогда! И тут такое! Что с ним случилось? Он не до конца поправился? Сошел с ума? Что?!
Полина что-то шептала ему на ухо, хотела, видимо, рассмешить, но он даже не слышал.
Только после звонка Влад немного пришел в себя. Андрей, подошедший к нему в коридоре, громко сказал:
– И какой у нас будет английский? То старая жидовка вела, то какая-то хачиха…
Влад изо всех сил толкнул его, так что Андрей (он не ожидал удара: никогда ни с кем не дрался, да и вообще – с чего бы Владу, который был на полголовы ниже, на него нападать?) потерял равновесие и впилился плечом в стену, а Влад прошел мимо, вперед, вперед, вдоль того коридора, где стена из стеклоблоков, где ходил этот длинный, ломаный, а может, и не ходил…
