«Ах, война, что ты сделала, подлая»
Зимой 1941 года на Орловском направлении шли упорные бои. В это время Антон Никифорович Положенцев оставался с семьей в Мосолях, – он не был военнообязанным, на фронт не годился по состоянию здоровья. Немцы заняли железнодорожную станцию Верховье и окрестные села, а в дальние деревни заходили редко. Перед приходом фашистов матери старались спрятать своих детей, уводили их в леса, а немногочисленные колхозники-мужчины оставались в селе беречь колхозное добро. Населенные пункты часто переходили из рук в руки; казалось, фронт был везде.
Надежда Антоновна вспоминает:
– Тяжелораненых красноармейцев подбирали на полях сражений и на плащ-палатках приносили в избы. В русских печах наши матери грели воду для операций, которые здесь же делали военно-полевые хирурги. Но бывало, только заканчивался бой, связисты передавали, что противник снова занимает село. Те из бойцов, кто был легко ранен, уезжали на грузовиках, уходили в леса, а тяжелораненые кричали: «Браток, пристрели!» Мы плакали и тоже бежали, – мама, беременная, тащила нас в лес. Как же мы, ребятишки, вязли в глубоком снегу! Мама все припасы потеряла. На чужом сеновале мы спасались три дня. А когда немцев отбили, вернулись в Мосоли.
Ребенком я видела расстрелы. Немцы были беспощадны к мирному населению и пытались устрашить партизан карательными мерами.
Однажды мы, дети, сидели на печке и оттуда услышали голос матери: она вдруг как запричитает, закричит: «Папку расстреливать повели!» С отцом случилось вот что. Яму им вырыли, а отец перед ямой перекрестился. Заметив это, немец заглянул в свой список и отпустил Антона Никифоровича. Видно, кто-то из деревенских донес на него, что он коммунист, а папка коммунистом не был. Спасся он чудом, но оставаться в Мосолях ему было опасно. Немцы, занимая селения, первым делом расстреливали коммунистов, руководивших колхозами. А кто доносил? Свои же, деревенские. Многих жителей села, кто убегал и прятался в копны, перестреляли предатели.
В ту же ночь мать, откуда только взялись силы, она еще ходила беременная Иваном, запрягла лошадь и увезла отца из Мосолей в Корытенку, к своей родной тете. Там Антона Никифоровича никто не знал. Но тетка их не выслушала, не разобралась, даже чаю не налила: «Мои все на фронте, а ты, Антон?!» Папа говорит: «Я и приехал на фронт, а куда деваться, не знаю». Так они помотались, помаялись и подались в Нижнюю Любовшу. Там дядя Кондратий – двоюродный брат Антона Никифоровича – принял их, накормил и велел матери ехать обратно в Мосоли, а отца оставил у себя. В руководстве местного партизанского отряда работал председатель сельсовета Иван Федулович, хорошо знавший Кондратия и Антона. Он помог отцу – отвел его к партизанам. Иван Федулович потом погиб в бою. В его честь мама назвала новорожденного сына Иваном. В дни оккупации за участие в партизанском сопротивлении был повешен сельский врач Пашанин, – его сын в войну был летчиком.
Заступничество богоматери
– Нас, детей, мама с помощью наших солдат перевезла из Мосолей в Нижнюю Любовшу, где стоял наш заколоченный старый домик. Только вернулись, нагрели печку, у мамы начались роды. А в Любовшу пришли немцы. Иван родился, когда оккупанты стояли в селе. Мы видели роды. Маруся побежала за повивальной бабкой, но бабка опоздала. Увидела новорожденного, запеленала его и говорит матери: «Хороший мальчик». А мама ей: «Не нужен он мне, не буду его кормить. Все одно умирать», – в такое впала оцепенение. И было от чего: отца нет, и мы не знаем, где он. В таком состоянии мамке как наяву предстала Божия Матерь Казанская. Она явилась и говорит: «Положи ребенка на левую ручку, а не на правую, и дай ему грудь. Дай, дай ему грудь». Мать заплакала, начала креститься. Дала ему грудь и стала кормить младенца. Иван был пятым ее ребенком.
