Убив Самоа, рыбаки набросились на соплеменника, к которому она прикасалась. Нескольких сильных ударов плоской частью весел по кадыку, нанесенных с невообразимой яростью и жестокостью, – и он был мертв.
Дэни схватила Умберто за руку, но тот ее оттолкнул, ошалев от происходящего.
Не дотрагиваясь до трупа рыбака, его сбросили в воду, подцепив копьем и накинув на шею петлю. Голова у него болталась, как у дохлой курицы, которую собираются ощипывать.
Валентина упала в обморок прямо в пухлые руки Дэни, исчерканные грязными дорожками соли и слез.
Последнее, что Умберто помнил отчетливо, – это то, как Эннио плыл назад. Он никогда не видел, чтобы кто-то несся с такой скоростью – не человек, а настоящая торпеда. Рыбаки же, подняв копья к небу, уходили от острова, прокричав напоследок: «Ресси! Хураа нубаи Дириури!» Запомнил Умберто и облако в форме мультяшного толстячка, из-за которого все происходящее казалось еще более нереальным и уродливо-комическим.
Потом в сознании Умберто все потемнело, будто из фильма его жизни кто-то вырезал кусок пленки.
Когда он снова вернулся в реальность (в ту же, которая была несколько часов назад, или нет?), то обнаружил, что стоит в кругу с тремя оставшимися в живых, босиком на дряблой серо-бурой земле: они только что сошли на берег, и кто-то говорит, что у них семь бутылок воды, три банки сока, швейцарский складной нож, завалявшиеся на дне рюкзака бутерброды, несколько намокших книг, а прежде чем наступит ночь, нужно осмотреться.
Закат был ярким, как взрыв оранжевой краски. Тут и там виднелись выступающие из вод хрустального океана кораллы.
Смерть и страх искажали время – то ускоряя, то замедляя его бег по своему усмотрению.
Наступил вечер.
Они остались на острове.
Кое-как обследовать его удалось за пару часов: этого было достаточно, чтобы первое впечатление полностью подтвердилось. Негостеприимное место, безжизненная, бесплодная поверхность, внушающая страх.
Касаясь босыми ногами мягкой земли, Умберто чувствовал тревогу, тоску и уныние. Они, словно мелкие паразиты, ползали по нему, пытаясь отложить бледные, жирные личинки в его душе. А разум изо всех сил старался понять – что это за почва, в которой тонули ноги? Мох? Какие-то кораллы? Неизвестная геологическая порода?
Сложно было поверить, что где-то совсем недалеко от этого странного, бесформенного острова в райских уголках и пятизвездочных отелях, напичканных всевозможными удобствами, бурлит жизнь.
Сначала они гуськом обошли остров по периметру, следуя за Эннио и не проронив ни слова. Решили, что диаметр этого клочка суши не больше полутора километров. Потом отправились к склонам невысокого холма и перебрались через глубокий овраг цвета глины, на полметра заполненный стоячей зловонной солоноватой водой.
Ни животных, ни насекомых, ни растений. Только невысокие, какие-то странные, чужеродные кустарники. Они не нашли ничего съедобного или того, что могло бы как-то пригодиться, и не увидели ничего, что порадовало бы глаз. Очевидно, Бог – или кто там наверху – давным-давно забыл про этот Остров Ничего, как окрестила его Валентина.
– Давайте заберемся на вершину холма. Это недолго. Оттуда наверняка будет видно лучше, – предложила запыхавшаяся Дэни, с которой ручьями стекал пот. – Может, сигнальный костер разожжем?
– Как? Как ты собираешься разжечь этот костер, черт тебя дери? – Эннио уже не был так уверен, что их скоро спасут, а Валентина снова начала терзать щеки ногтями.
