– Отпусти! – пищу. Из-за натяжения, кажется, глаза лезут на лоб.
– Маленькая невоспитанная Китекет, – шепчет мне на ухо, а я встаю на цыпочки в бесполезной попытке ослабить боль. Разжимает пальцы, толкает к стене, пригвождая к ней своим телом.
Меня обдаёт запахом геля для душа, мятного дыхания и исходящим от него жаром. Я ощущаю всю силу его самоуверенности на себе. Высокомерия.
Женщины для него расходный материал. Он привык, что они падают ниц перед ним, и я не должна стать исключением.
О чём он думает? Неужели считает, будто сестра с Сабуровым не по любви, а ради денег? Поэтому так самонадеянно себя ведёт?
А я никогда не сталкивалась с подобным представителем сильного пола. С таким, как он. Лично. Они не попадали в моё окружение. Мальчишки-одноклассники, студенты, знакомящиеся со мной в кафе и клубах, так отличаются от него. Чувствую себя перед Якубом слабой, незащищённой. Отчаянно неопытной.
– Придётся преподать тебе несколько уроков послушания, – его голос стал ниже на пару тонов, – раз не хочешь по-хорошему, начнём по-плохому.
Вскидываю голову на него, смотря с недоумением.
– По-плохому ты начал первый, по-хорошему ничего не получится, – рычу, как дикая уличная кошка, выпуская когти и показывая зубы, – как только Сабуров поймёт, что я пропала…
Он зажимает мне рот ладонью, морщится, будто слышать фамилию мужа моей сестры ему неприятно.
– Не рассчитывай, что тебя тут быстро найдут, – его губы изгибаются в пугающей улыбке, от которой все внутренности холодеют, – не раньше, чем я захочу тебя вернуть. Если ты ему ещё будешь нужна.
И в подтверждение своих намерений он скользит рукой под моё платье, задирая его вверх. А я даже не сразу соображаю, что происходит. Он тянет тонкие кружевные трусики, сотканные из тончайшей шёлковой паутины. Она врезается в мою кожу, и я с ужасом слышу треск ткани, которая остаётся в его кулаке. Последний оплот защиты.
Со мной никто так себя не вёл. Нагло. Дерзко. Его действия заставляют мой пульс участиться.
Но стыд берёт своё. Пытаюсь оттолкнуть его, нанося беспорядочные удары по мощной груди. Без толку.
Ловит мои запястья, поднимая руки над головой. Ему же не нравится, как я пахну. Я ведь грязная, так он говорил. Однако это не останавливает его. Он вжимается в меня своим телом, а я с ужасом понимаю, что он возбуждён. Смотрю в его потемневшие глаза и осознаю, что он получает удовольствие от моего сопротивления.
– Ты такая же шлюха, как и все. Я чувствую запах твоего желания, – заявляет спокойно, обыденно. Будто ждал подобной реакции моего тела.
Его слова так похожи на обвинения отца, что делает нанесённую рану ещё больнее.
Страх отступает, остаётся лишь чернильная ненависть, проникшая в каждую мою пору. Поползшая по каждому кровеносному сосуду.
Я плюю ему в лицо и сама не понимаю, что сотворила.
Он замирает. Очень медленно вытирает щеку. Смотрит на свои пальцы, не веря собственным глазам. И поднимает на меня взгляд полный бешеной ярости. Ноздри раздуваются, как у быка, которому кинули красную тряпку.
Если он ударит, от меня ничего не останется. А я вижу, как его пальцы сжимаются и разжимаются. Как ему хочется меня уничтожить.
Незаметным для меня движением он распахивает дверь спальни, выталкивает меня за её пределы и зовёт кого-то из своих приспешников. Я смотрю на него ошарашенно.
Спустя мгновение к нам подлетел кто-то из его людей, ожидая указаний. Они поступили на «его» языке.
