– Почему бы нет? – говорит она. – Зачем рассматривать гордость от чтения Слова Божьего как грех? Ведь речь идет скорее о добродетели стремления к истине, чем о гордыне обретения учености.
– Это занятие дает мне такую радость, которой я никогда не ждала от своей жизни.
– Если вы читаете, то уже наполовину готовы и писать, – заявляет она. – Потому что это значит, что вы любите слово и то, что из этого слова складывается на бумаге. И если вам дан дар писателя, то вскоре вы почувствуете потребность писать. Этот дар не может быть неразделенным с другими, как нельзя быть молчаливым певцом. Вы же не отшельница, одинокий затворник; вы – проповедник.
– Проповедник – женщина? Да еще и замужняя?
– Именно так.
* * *
Я готовлюсь познакомиться с принцем Уэльским, сыном королевы Джейн. Он должен приехать ко двору из своего собственного дворца в Эшридже, где живет на безопасном расстоянии от грязи и заразы большого города. Я смотрю в окно, выходящее на реку и сады, и вижу, как приближается королевский баркас; ряды весел врезаются в воду, поднимаются с брызгами, чтобы, описав круг, снова опуститься в воду. Потом в ответ на команду сушить весла они поднимаются из воды и замирают, пока баркас замедляет ход, затем снова опускаются, чтобы мягко подвести его к причалу. Гребцы бросают швартовы и крепят их, а в честь их прибытия звучит оружейный салют. На причал опускается богато украшенный трап, и гребцы поднимают свои зеленые и белые весла в воздух в знак почетного караула. Половина двора уже высыпала на берег, чтобы поприветствовать принца. Я вижу темноволосую голову Эдварда Сеймура и рядом с ним Энтони Денни. Томас Говард старается обойти их, чтобы выйти вперед. Они выглядят так, словно готовы затеять потасовку, лишь бы поприветствовать принца первыми. Эти люди будут добиваться от принца привилегий, потому что их положение и власть будут зависеть только от него. Если мой муж умрет и этот ребенок станет королем, то у кого-то из этих людей появится шанс стать лордом-протектором. И так может случиться, что защищать его от этих людей и растить так, как хотел бы этого его отец, и наставлять его в истинной вере придется именно мне.
Я поворачиваюсь к своим дамам и позволяю им поправить свою арселе, застегнуть ожерелье на шее и расправить подол платья. Для этой встречи я надела новое темно-красное платье, подчеркивающее мерцание рубинового перстня, подаренного мне королем и уменьшенного до моего размера, и рубинового ожерелья королевы Анны, тяжело и холодно охватывающего мою шею. В сопровождении фрейлин и вездесущего Рига, тоже наряженного в красный кожаный ошейник с серебряными кольцами, я вхожу в приемный зал короля. За мной тянется шлейф шепотков людей, собравшихся посмотреть на нашу встречу.
Его Величество уже восседает на золоченом троне, устроив ногу на подставке. Он мрачен и явно пребывает не в духе. Я опускаюсь перед ним в поклоне и занимаю свое место без единого слова. Я уже выяснила, что, когда король неважно себя чувствует, лучше всего не надоедать ему беседой: в такие минуты его может рассердить любое слово. Он не потерпит никакого намека на свою слабость, но и безразличия к своим страданиям тоже не простит. В это время что бы ни было сказано, все будет воспринято королем в штыки. И я не могу не испытывать сочувствия к этому сильному человеку, сражающемуся с убивающей его немощью с таким неиссякаемым бесстрашием. Любой другой под действием той боли, которую приходится переносить королю, уже давно потерял бы человеческий облик.
