– Всё, вали отсюда, – машу на неё рукой.
Получаю в ответ смешную рожицу и язык. Но Сонька выбегает из комнаты, а я, растерев лицо, в одних трусах выпрыгиваю в окно и иду в сад. Нужно освежиться.
Подхожу к бочке с водой и, зачерпнув ковшиком, выливаю первый на голову. От свежей воды по телу пробегает приятная дрожь. А ведь это только июнь.
Опускаюсь над бочкой и начинаю умываться, и сразу в голове начинают складываться в цепочку слова сеструхи.
Значит, опять какая-то барышня пришла к родителям с претензией на мой член. Ну или трон, как кто называет. Сам над собой посмеиваясь, иду в дом.
– Матвеюшка, снова в окно сиганул, – улыбается бабушка, когда я захожу на крыльцо, где она уже ставит банку с молоком, мёд да лепёшки.
Кто бы что ни говорил и как бы ни нахваливал современные фастфуды и всякую нудятину с модными названиями, но лучше бабулиных лепёшек и кружки парного молока нет ничего.
– Ба, а ты думала, я просто так себе комнату переделал? – улыбаюсь ей, целуя в морщинистую щеку.
– Эх, внучек… – бабушка улыбается и кричит в дом: – Соня, давай скорее, а то жара станет, не соберём ягоду.
– Иду.
Сонька, уже переодетая в короткие шорты и верх от купальника, выходит на крыльцо.
– Это что за вид? – хмурюсь, рассматривая её.
– Нормальный вид, – огрызается сеструха.
– Переоделась пошла, быстро, – тыкаю пальцем назад в дом. – Рано тебе в таком виде по огороду шастать.
– Матвей! – Сонька стучит своей ножкой по полу, а я начинаю злиться.
Вот же ж – бабы, они и в деревне бабы.
– София, если ты сейчас же не переоденешься, я сам это сделаю, – ставлю кружку на стол и начинаю подниматься.
– Зануда, – шипит сеструха, но в дом возвращается.
– Матюш, ну чего ты так на Соню? – бабуля садится рядом. – Она же девочка.
– Маленькая ещё, – внутри всё вопит оттого, что, я так понимаю, она уже не просто девочка.
Моя маленькая сестрёнка превращается в девушку. Красивую девушку. А оно мне надо, чтобы всякие козлы да бараны ошивались вокруг неё?
– Так, поди, шестнадцать уже, – бабушка продолжает подливать масла в огонь.
– Ба! – поднимаю на неё взгляд, но быстро осекаюсь. – Прости, – добавляю уже спокойнее. По глазам вижу, что бабуля расстроена.
– Матвеюшка, ты же хороший мальчик у нас, – бабушкин голос всегда успокаивал, и сейчас не исключение. – Ну подумаешь, попалась тебе одна неблагополучная. Нельзя же теперь всех мерить по ней.
– Ба, я не меряю, – хмурюсь. От воспоминаний начинает тянуть под ложечкой.
– Меряешь, – настаивает бабуля. – Прекращай портить девок в деревне. А то, не ровен час, по улицам будут бегать только твои дети.
– Так, я пошёл, Борьку выведу на луг, – быстро отвечаю, поднимаясь с места, а то сейчас снова пойдёт старая песня. – И по поводу порчи: я, бабуль, знаю, как предохраняться. Не маленький. А то, что эти девки сами где-то лазят по лесам да полям, так тут уж не моя вина.
– Матюш, – бабушка начинает хмуриться.
– Убежал, – быстро отвечаю. – А то Борьку сами поведёте на луг.
– Нет уж! – Сонька кричит из окна дома. – Сам веди. Он только тебя слушает, бычок-переросток.
Посмеиваюсь и иду в сарай за своим подопечным. Поглаживаю лощёные бока моего бычка и, накинув ему цепь на шею, веду на луг.
– Ты тут не быкуй, друг, – разговариваю с ним, —а то снова перепугаешь половину села. Будет нам потом.
Борька только головой своей кивает огромной и, довольный, сразу начинает пощипывать молодую травку.
