– Нам повезло, к торцу дома примыкает ещё одно здание. Здесь лестница.
– Дим, я боюсь.
– Ты главное, не смотри вниз, крепче держись за прутья и спускайся.
– А если оступлюсь?
– Не оступишься.
– Глеб…
– У нас нет выбора. Я спущусь первый, подстрахую тебя внизу.
Перешагнув низкое ограждение, я схватился за поручень, начав спускаться на крышу соседнего здания. Страха не испытывал, только волнение и гнев. Высоты я не боюсь с детства, не раз приходилось лазить с пацанами на крыши школ и детских садов. Да и на крышах высотных домов мы часто зависали в детстве. Сейчас переживал за Люську. Она хоть и не из робкого десятка, но после увиденного пребывает не в форме. Стоит, плачет. Очень редко я видел Люську плачущей, и скажу честно, такой она мне не нравится.
Когда слезы льет Алиса – другое дело. Она пессимистка по жизни, может расплакаться от жалости к бездомному котенку, часто всхлипывает, когда мы сидим в киношке и смотрим какую-нибудь мелодраматическую фигню. Люська – стопроцентная оптимистка, у неё сильный, несгибаемый характер. И вот она плачет. А когда плачет сильный человек, это напрягает.
Спрыгнув на покрытую ржавыми жестяными листами крышу, я поднял голову. Люська смотрела вниз, не решаясь переступить через ограждение.
– Не смотри, – крикнул я ей. – Не смотри вниз.
– У меня не получится.
– Здесь не так высоко. Всего два этажа. Постарайся.
Люська исчезла. Прошла минута, вторая. Я занервничал.
– Где вы там?
Появилась голова Димона.
– Сейчас, Глебыч.
Дрожащей рукой Люська сжала поручень, перешагнула через ограждение и, стараясь не смотреть вниз, поставила ногу на лестничную перекладину.
– Аккуратно, – слышал я голос Димона. – Опускай ногу и меняй положение одной руки.
Над домом появилась густая дымовая завеса. Ощутимо пахло горелой резиной, проводами, воздух был едким, горячим. Першило в горле, опять слезились глаза.
Добежав по покатой крыши до края, я с жалостью посмотрел на Люську.
– Что там? – спросила она, уловив в моем взгляде тревогу.
– Придется снова спускаться по лестнице.
Держа Димона за руку, Люську приблизилась к краю крыши, посмотрела вниз. Потом обернулась, взгляд наткнулся на дымовой туман.
– Я начну спускаться первая.
– Уверена?
– Да.
– Нет, Люсь, лестница может быть шаткой, её надо проверить.
– Вот я её и проверю.
– Слушай, не спорь.
– Димон, пусть спускается, – я знаком показал ему, чтобы он не спорил.
У Люськи открылось второе дыхание, я понял это по блеску в глазах, по плотно сжатым губам, по пульсирующей на шее жилке.
Действуя более уверенно и слажено, Люська спустилась вниз, махнув мне рукой.
– Димон, погнали.
Уже стоя на сухой потрескавшейся земле, я ощутил, как сильно колотится сердце. Его стук отдавался в ушах, пульсировал в висках и горле.
– Жаль домик, но его участь была предрешена.
– Плевать на дом, Димка. Хрома убили. Мы находились рядом и бездействовали.
– Приди в себя, чем мы могли ему помочь?
– Мужики думали, в доме никого кроме Хрома нет. Если бы мы дали о себе знать, возможно…
– Тут без вариантов. Нас уложи бы вместе с Хромом.
– Все равно, чувствую себя гадко. Они застали его врасплох… три выстрела… не могу об этом говорить.
– Услышав внизу шаги, Хром рванул в квартиру. Значит, знал, что пожаловали не гости.
– К чему ты это сказал?
– Нам ничего неизвестно об этом человеке: кто он, откуда. Есть вероятность, что Хром один из них.
– Был бы он один из них, не жил бы в заброшенном доме. Нет, Дим, он это он, а они это они. Ты подумал, зачем они вынесли его из квартиры? Почему не сожгли тело? Не хотели оставлять улик. А тело – улика. Вряд ли Хрома выбросили в кусты у подъезда, мне кажется, его увезли на машине.
