Едва уселись за праздничный стол, как в дверь позвонили: это явились Наташкин братец с приятелем. Они почему-то решили, что одинокая Наталья приготовит им праздничный ужин, − как будто она могла догадаться, что их компания развалится за час до Нового года. Пришли домой, а ее нет. Хорошо, что догадались позвонить к соседям. Друзей, конечно, тоже пригласили за стол, положили на тарелки всякой вкуснятины и предложили не стесняться. А они и не думали − сразу стали уписывать все подряд за обе щеки, девочки не успевали им подкладывать. Пробили куранты, все закричали «С Новым годом!» − и стали целоваться. От Никиты Настя сумела увернуться, а от Вадима нет, он успел-таки смачно чмокнуть ее в щеку. И это оказалось совсем не противно, скорее наоборот, − Настя даже удивилась.
В общем, новогодняя ночь удалась. Они просидели до трех часов, после чего Настины родители заявили, что хотят спать, и предложили молодежи перебраться в квартиру Белоконевых, что они с удовольствием и сделали. Плясали под телевизор, потом пили чай, потом снова танцевали, − угомонились, когда стало рассветать. Настя с Наташкой разложили диван и уснули на нем одетыми, а Вадим с Никитой улеглись в его комнате на софе. Утром после завтрака разбежались по домам, условившись вечером пойти в кино.
Добравшись, наконец, до родного дивана, Настя упала на него и стала приводить в порядок свои чувства. Чувства были разнообразными, сложными и не очень понятными. Никита весь вечер вел себя идеально, ничем не выдавая себя, − как будто и не было разговора, оставившего в Настиной душе неприятный осадок. А Вадим был сама галантность. Но, как ни старалась Наташка, как ни распускала перед ним хвост, на все ее ухищрения с его стороны не последовало никакой реакции. К подружкам он относился одинаково любезно, танцевал с обеими по очереди и все время рассказывал анекдоты − вполне приличные, но очень смешные. И при этом придавал своей физиономии несвойственное ей туповатое выражение, от чего становилось еще смешнее. В итоге они так нахохотались, что больше уже не могли, − только вытирали слезы, держась за животы, и умоляли о пощаде.
И все же в душе Насти поселилось беспокойство − не столько неприятное, сколько непонятное. Она стала перебирать в памяти события вчерашнего вечера, и в какой-то момент ее сердце замерло. Ей вспомнилось лицо Вадима, на которое засмотрелась во время его очередной хохмы. Он не глядел в ее сторону, но она каким-то шестым чувством поняла: все, что он говорит и делает, адресовано, в первую очередь, ей. Тогда она отмахнулась от этой мысли, но сейчас почему-то взволновалась. Она снова представила его взгляд из-под темных ресниц – как будто вскользь, как будто мимо. Почему этот мимолетный взгляд так запал ей в душу? Что-то было в этом юношеском лице, смуглом и тонком, − в уголках губ, в прищуре глаз, − что-то тревожащее, что заставляло ее снова и снова мысленно вглядываться в него. И представляя себе его образ, возрождая в памяти милые черты, она вдруг почувствовала, что ее затягивает, как в воронку, в какое-то новое пространство, куда и хочется, и страшновато. Она и не знала, что имя этому процессу − взросление.
Нет! − решила Настя, тряхнув головой, не буду больше думать о нем. Сегодня сходим в кино, − и на этом все. Ребятам надо в институт готовиться, а нам в лицей.
От этой мысли сразу стало легче. Новое незнакомое чувство, так встревожившее ее, свернулось калачиком и примостилось где-то на самом на донышке души. Будущее наполнилось планами предстоящих действий и ожидаемых результатов, отчего к ней вернулось прежнее состояние покоя и уверенности.
