Впервые она объединила их в одно целое, проговорив – «нас».
– Доброе утро, мое ласковое солнышко, – чувственно сказал Веня.
Он встал, взял в руки самую большую розу и, отрывая ее еще влажные лепестки, стал осыпать ими ее обнаженное юное тело.
– Рыжик, ты чарующа, как эта роза и ты – как «Весна» Боттичелли, – с восхищением сказал он, любуясь девушкой. – Я напишу твой портрет и назову его «Улыбка любви».
– И я навечно останусь в истории как возлюбленная великого художника Венечки Лазарева, – тихо засмеялась Катя, глядя на него снизу светящимися нежностью и любовью глазами.
Слегка дрожащим от волнения голосом, при этом испытывая необъяснимый восторг, Веня встал перед кроватью на колени и торжественно произнес:
– Рыжик, я люблю тебя, я очень тебя люблю. И хочу, чтобы мы были вместе.
Лицо его при этом было серьезным и таким трогательным! Он впервые в жизни произносил эти слова – люблю тебя.
«А разве может быть иначе, после всего, что с нами произошло?» – подумала Катя. Свою дальнейшую жизнь она уже не мыслила без него, он тот – «единственный», который «предназначен ей судьбой», ее Венечка! И сердце ее, готовое выпрыгнуть из груди от счастья, переполняли любовь и нежность к этому красивому и такому родному человеку!
Через три дня Веня улетал в Москву, и все это время они практически не расставались. Настигшее их чувство было подобно внезапному шторму, случившемуся после изнуряющей августовской жары, когда самые рискованные или безрассудные существа, несмотря на запрет, бросаются в пенистые высокие серые волны, чтобы получить дополнительный адреналин. Хорошо подготовленный пловец испытывает ни с чем несравнимый восторг, бросаясь в крутую пенистую волну, играет с ней, наслаждаясь ее качкой. Неумелый пловец, шагнув в штормящее море, может не справиться с первой волной, которая, накрыв его с головой, увлечет в бушующее море, и уже не будет у него сил выбраться из этой стихии.
Веня твердо решил – он заберет Катю к себе в Москву, он ее любит, только она нужна ему.
– Котенок, через четыре дня я дам тебе телеграмму. Ты к этому времени должна поговорить с родителями, чтобы они отпустили тебя ко мне. Я встречу тебя в Домодедово и уже больше никуда не отпущу, – говорил Веня, прижимая ее ладони к своим щекам и целуя тонкие пальчики.
Номер своего домашнего телефона уже в последний момент перед расставанием он записал на ее худеньком запястье. Катя же свой номер телефона и домашний адрес предусмотрительно записала на листочке, который Веня положил в карман рядом с билетом. Мобильные телефоны в начале нулевых были по карману только очень обеспеченным людям, даже для среднего класса это была диковинная малодоступная вещь.
Когда пассажиров его рейса пригласили к выходу, то Катя, всегда такая улыбчивая и жизнерадостная, вдруг скисла, в глазах стояли слезы, и она как мантру повторяла только одну фразу: «Я буду тебя ждать, я буду тебя ждать, Венечка…». Ее девичьи слезы, покрасневший носик вызвали в нем жалость и одновременно раздражение. Он всегда избегал женских слез, считая их орудием манипуляции. Но Катя, доверчивая, наивная, искренняя Катя, какой она манипулятор!
«Совсем как ребенок, расстаемся на несколько дней, а она как – будто прощается! – подумал тогда Веня.
Как только самолет взлетел, он крепко уснул, не слыша, как симпатичная стюардесса предлагала кофе, а пожилой сосед с трудом пытался перелезть через него спящего, чтобы пройти в конец салона. Тот же сосед его и растолкал, когда объявили о посадке.
