― Зря так думаешь!
― Да я вообще ничего не думаю. Не люблю влезать в чужие дела. Разбирайся с ним сама.
― Я-то разберусь, а ты не смей вставать у меня на пути. Иначе устрою тебе настоящий ад.
Вишня тяжело вздохнула, опечаленно качая головой.
― Боже, ― ужаснулась она себе под нос, оставляя Киру наедине с собственным ядом. Обеденный перерыв скоро закончится, а она и поесть-то не успела. В животе требовательно урчало. ― Не школа, а Санта-Барбара.
Не Санта-Барбара, а филиал дурдома, как оказалось. Первая учебная пятница в этом окончательно её убедила, когда в обеденный перерыв она, прикупив коробочку песочных корзинок с взбитыми сливками, по неосторожности решила угостить десертом привычно сидящую вдали от всех Полину.
Дело было как. Заставив поднос овощным салатом и жареной картошкой, политой плавленым сыром, Вишня с Бабочкой искали место на улице. Столики привычно были забиты до отказа и пускать посторонних в свой крохотный мирок никого не хотели.
После долгих поисков вдалеке был обнаружен одинокий парень с копной курчавых волос и в круглых очках в толстой оправе. Сутулый, худой, рубашка висела на его плечах, как на вешалке. Паренёк что-то увлечённо читал, вслепую поедая суп.
― Кхм… ― вежливо привлекла к себе его внимание Вишня. ― Привет. Можно присоединиться?
Ложка в руке дрогнула и всё содержимое оказалось на коленях парня. Но тот этого и не заметил даже. Слишком был поражён тем, что к нему обратились.
А то как же, ведь парень жил по принципу: я никого не трогаю и меня не трогайте в ответ. И весьма был доволен действующим положением дел, так как нынешнее окружение, по его скромным меркам, оставляло желать лучшего. Теперь же внезапная перемена заставляла напрячься.
― О, ― поняв, что молчание затягивается, засуетились, вытирая рукавом мокрый подбородок. Надо, наверное, проявить вежливость? ― Можно. Пожалуйста... ― стопка тетрадей и учебников, которую тот хотел сдвинуть, завалилась на землю. Они не особо и мешали на самом деле, это скорее служило этаким символичным жестом. ― Прошу прощения…
Вишня, отставив поднос на стол, поспешила на помощь. Кое-как оплошность была урегулирована. Все разместились за столиком.
― Я Вишня, ― Багрова миролюбиво протянула парню руку, но на её ладонь посмотрели с сомнением.
Сколько недоверчивости.
― Веня, ― подумав, отозвались. ― Вернее, Вениамин.
― А я Бабочка, ― облизывая вымазанную в йогурте ложку, представилась Лена, сверкая большой объёмной бабочкой в виде колечка на безымянном пальце.
― Знаю. Мы уже два года учимся в одной школе.
Светло-серые глазки недоверчиво округлились.
― Правда?
Веня деловито поправил очки.
― И вместе ходим на английский и информатику.
А теперь глаза Бабочки готовы были вот-вот вывалиться из орбит. Ещё большего изумления они бы уже точно не выдержали.
― В самом деле? Я тебя совсем не помню.
― Разумеется. Ведь это так типично: врождённое тщеславие у членов высшего сословия по отношению к тем, кто ниже. Ничего не поделаешь. Неприкрытая дискриминация ― привычное дело не только в подростковых фракциях, но и в зрелом возрасте. Это неизбежно.
Лена обиженно надула губы.
― Я не эта… фрикция твоя. Зачем сразу обзываться?
― Фракция, а не фрикция, ― поправил её Веня.
― Неважно. Всё равно звучит оскорбительно.
Вениамин, не удержавшись, закатил глаза. Он уже начинал жалеть, что проявил вежливость. Но вот беда, грубить не умел вовсе. Как-то не хватало смелости.
