Я видел другую картину мучительной смерти: умирающий делал движения, точно отталкивал кого-то от себя, отстранял каких-то невидимых врагов, собравшихся вокруг него. Я видел на лице его печать страха, как у пойманного в капкан зверя.
Говорят, во время Причастия особенно видно внутреннее состояние человека, но оно приоткрывается также во время смерти. У одной монахини, которая страдала многие годы от туберкулеза костей и умерла в больнице, лицо после кончины стало таким светлым и прекрасным, что врачи собирались, чтобы посмотреть на это преображение после смерти, как на чудо (монахиня Любовь умерла в Сухумской больнице в семидесятых годах минувшего столетия). И наоборот, есть люди, лица которых после смерти темнеют, принимая тяжелое, мрачное выражение.
Те, кто читает Псалтирь над мертвыми, знают, как легко бывает молиться за некоторых людей, как будто вместе с ними молится душа усопшего; около некоторых гробов чувствуются покой и отрада: там нет ощущения смерти как потери, а есть радость, что душа вернулась в свой дом после земного странствования. Бывает особое чувство, извещающее, что душа спасена, словно сердце получило от нее весть из загробного мира. Но есть покойники, возле которых душа чувствует тоску, тяжесть и глухой, безотчетный страх, будто гроб их окружают какие-то темные существа. Трудно читать Псалтирь в таком доме: кажется, что тяжелеет язык и каждое слово произносится с большим усилием, точно читающий ворочает и поднимает тяжелые камни. От некоторых гробов исходит благоухание, а от иных – тяжелый запах смерти, но не похожий на обычное зловоние разлагающегося трупа: его воспринимает не обоняние, а какое-то внутреннее чувство души. Иногда у гроба случаются странные вещи: то гаснут и падают сами собой свечи, то никак не разжигается кадило, словно какие-то незримые существа кричат: «Что вам здесь нужно, он – наш!».
Однажды я причащал перед смертью профессора университета, преподававшего одно время в Тбилисской Духовной Академии и Семинарии. Студенты любили его не только за знания, но и за чистоту души, которую он сохранил в этом растленном мире: он, казалось, шел через болото и не запачкался в грязи. Этот человек перед смертью сказал мне: «Не подумайте, что я решил причаститься в надежде, что это даст мне исцеление; в эти минуты я не прошу у Бога здоровья и продолжения жизни, я чувствую, что умираю, хотя от меня и скрывают мою болезнь; я хочу только одного: прощения у Бога, в Которого я верил всю свою жизнь».
В Гудаутах жила прислуживавшая при церкви послушница по имени Клавдия, духовная дочь схиигумена Саввы>11 из Псково-Печерского монастыря. Она заболела неизлечимой болезнью, дни ее были уже сочтены. Более того, врачи сказали, что она должна умереть с часу на час и чудо, что она еще живет. Я спросил ее:
– Не хочешь ли ты принять иночество?
Она ответила:
– Я духовная дочь схиигумена Саввы и боюсь что-нибудь сделать без его благословения. Однажды отец Савва подарил мне рубаху, похожую на власяницу, и спросил: «Не променяешь ли ты ее на другую?». Я ответила: «Нет». И до сих пор она у меня.
Я сказал:
– После монашеского пострига инок вручается старцу, а я, совершив постриг, скажу: «Я вручаю тебя отцу Савве». Рубаха, которую он подарил, будет нужна для пострига. Так что ты останешься его духовной дочерью.
Она согласилась.
Я поехал в Сухуми, чтобы взять благословение у митрополита Илии
