Умение умирать, или Искусство жить - страница 37



пишет:

Земля плесневеет в тумане.
И вечер давит свинцом.
Все рвет электрический грохот,
Визжит, смыкаясь кольцом…

И заканчивает это стихотворение словами:

Я круто уперся в серое,
Под пулю подставив лоб>30.

Цикл поэм об Александре Македонском, особенно популярных на Востоке, пронизан мыслями о ничтожестве земного величия. Завоевав Вавилон, который он хотел сделать столицей мира, Александр встречает у городских стен старика, собирающего кости. Старик предлагает ему различить, чьи это кости: князей, воинов или рабов, богатых или бедняков. И Александр стоит в раздумье: он не может разгадать тайну минувших веков. Здесь же, в столице Нимврода, победоносный полководец, так и не осуществив своих гордых планов – создать единое государство на земле, достроить «Вавилонскую башню», внезапно умирает во время пира, достигнув всего лишь тридцати трех лет. Его империя распалась, рухнула, подобно все той же башне, превратившись в груду развалин.



К сожалению, невзирая на такое, казалось бы, глубокое постижение бренности бытия, большинство поэтов не решилось на борьбу со страстями, их «диагностика» земной жизни как трагедии крушения духа не вела к исцелению. В самой болезни они находили краски для своих литературных полотен и вместо того, чтобы разбить чашу с пьянящим ядовитым зельем, вновь и вновь пили из нее жадно, ненасытно и самозабвенно.

Глава 19

До грехопадения центром бытия для Адама был Бог. Он являлся для него началом и бесконечным концом бытия – источником вечного света, причиной, дающей миру жизнь и движущей им. Бог для Адама был больше, чем мать для грудного младенца. После грехопадения связь человека с Богом нарушилась. Господь как бы скрыл Свой лик в тумане. Видимой причиной и основой существования человека стал этот земной, материальный мир, центром бытия – сам человек, а содержанием жизни – удовлетворение им своих желаний и страстей. Небо закрылось для Адама, время и вещество затворили для него врата Эдема. Адам оказался заключен в замкнутый круг материальности, в темницу чувственного, и только через покаяние и молитвенные прозрения он мог созерцать отблески Божественного света, который удалился от него.

Так же и мы не видим духовного мира сквозь завесу материального; мир сузился для нас в трехмерное материальное пространство. Дух и вечность превратились в отвлеченные понятия, в абстракцию, не подтверждаемые нашим внутренним опытом. Непроклюнувшемуся еще птенчику кажется, что весь мир – это яйцо, в которое он заключен; только пробив скорлупу, он увидит, что существует огромный, незнакомый ему мир, и с удивлением станет оглядываться вокруг. Мы тоже заключены в такое окаменевшее яйцо материальности, страстности, вещественных представлений и образов. Мы должны взломать его скорлупу, чтобы увидеть духовный мир в его неизмеримом величии.

Здесь три фазы. Первая – отрицание падшего мира, с которым соединились наши страсти, словно корни дерева, вросшие в землю. Это размышление о тленности мира, его пустоте и гибельности обольщения им. Вторая – новое восприятие мира через благодать Божию, видение мира как пути, по которому можно или идти к Богу, или уходить от Бога, то есть понимание жизни в этом мире как времени испытаний, в которых формируется сам человек; при этом падший мир открывается нам в своем будущем преображении, в не угасших еще отблесках прежней красоты, которой не видит оземленный человек. И