Мой друг, молю тебя, постой!
Не трогай тлен под сей плитой!
Будь счастлив, камни пощадивший,
И проклят, прах пошевеливший.
Возможно, он был уже мёртв, когда писал эти строки. И всё же это лишь предположение. У нас есть лишь косвенное доказательство. Внутреннее доказательство.
Стоит ли мне перечислить остальные Предположения, из которых сложена гигантская Биография Уильяма Шейкспира? Не хватит полного словаря, чтобы вместить их. Он – бронтозавр: девять костей и шесть сотен бочонков гипса.
Глава 5 – «Мы можем предположить»
В предположенческом деле сделку заключают три отдельных и независимых культа. Два из этих культов известны как шейкспиристы и бэконианцы, а я третий – бронтозавровец.
Шейкспиристы знают, что труды Шейкспира написал Шекспир: бэконианцы знают, что их написал Фрэнсис Бэкон; бронтозавровец толком не знает, кто из них это сделал, однако вполне спокойно и осознанно уверен, что Шекспир этого не мог сделать, и сильно подозревает, что Бэкон мог. Нам всем приходится много чего предполагать, однако я почти не сомневаюсь в том, что в каждом из памятных мне случаев бэконианские предполагатели обогнали шейкспиристов. Обе стороны рассматривают одни и те же материалы, но бэконианцы кажутся мне при этом добивающимися гораздо более разумных, рациональных и убедительных результатов, нежели шейкспиристы. Шейкспирист производит своё предположение, исходя из определённого принципа, из неизменного и непреложного закона, а именно: если сложить 2, 8, 7 и 14, то получится 165. Подозреваю, что здесь затесалась ошибка. Без разницы: вы не сможете заставить отупевшего на своих привычках шейкспириста расшифровать существующие сведения на какой-либо иной основе. С бэконианцем по-другому. Если вы разложите перед ними вышеупомянутые цифры и попросите сложить, он никогда не получит из них больше 45 и в девяти случаях из десяти получит должные 31.
Позвольте мне попробовать проиллюстрировать обе системы на простом и доходчивом примере, рассчитанном на то, чтобы идею мог ухватить человек несведущий и неразумный. Рассмотрим случай: возьмём тепличного, вскормлённого на домашних харчах, необразованного и неопытного котёнка; возьмём грубого старого кошару Тома с головы до хвоста в рубцах от жизненного опыта, такого культурного, такого образованного и такого безгранично эрудированного, что любой скажет «всё кошачье знание – его компетенция»; в довершении возьмём мышь. Запрём их всех троих в тюремной камере без дырок и щелей. Подождём полчасика, затем откроем камеру, введём шейкспериста и бэконианца и позволим им посчитать и попредполагать. Мыши нет: таким образом, задача сводится к ответу на вопрос, где она? Оба вердикта можно угадать наперёд. Один вердикт скажет, что мышь находится в котёнке; другой с такой же уверенностью скажет, что мышь в котяре.
Шейкспирист будет рассуждать так (это не мои слова, а его). Он заявит, что котёнок, возможно, ходил в школу, когда никто этого не замечал; поэтому мы вправе предположить, что так и было; кроме того, он мог учиться в кабинете судейского клерка, когда никто не подглядывал; поскольку это могло иметь место, мы вправе допустить, что так и случилось; он мог изучать котологию в мансарде, когда никто его не видел – значит, он так и делал; он мог посещать котосуды по ночам на односкатных крышах, для развлечения, когда никто не замечал, и таким образом собирал урожай судейских котоформ и кошачьего юризма: он мог бы это сделать, значит, без сомненья, он это сделал; он мог пойти служить в стаю котов, когда никто не видел, и обучиться военным премудростям и тому, как поступать с мышью, когда предоставляется шанс; делаем из этого простой вывод о том, что именно так он и поступил. Поскольку все эти многочисленные вещи
